Чернявская Ю.Л. Психология национальной нетерпимости. Хрестоматия (Документ)

Лекция - История Западной социологии (Лекция)

Ответы по социологии культуры (Шпаргалка)

Калягина Г.В. Хрестоматия по сравнительной психологии и зоопсихологии (Документ)

Лекция - Молодежная проблематика в отечественной социологии молодежи (Лекция)

Шпаргалка - Социология управления (Шпаргалка)

Курсовая работа - Итоги классического развития отечественной социологии (Курсовая)

n1.doc

социология

ХРЕСТОМАТИЯ ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Магнитогорск 1999
Социология: предмет, структура,

методы.

Э.ГИДДЕНС

Социология

Социология: вопросы и проблемы

Социология - дисциплина с удивительно неоднозначной репу­тацией. У многих она ассоциируется с подстрекательством к вос­станию, со стимулом к бунту. Даже если у них весьма смутное представление о предмете социологии, они тем не менее связы­вают ее с какими-то подрывными действиями, с назойливыми тре­бованиями обросших волосами, воинствующе настроенных студен-тов.| Существует и противоположная, возможно, более распростра­ненная точка зрения в среде тех, кто непосредственно сталкивался с социологией как предметом в школе или университете. Согласно этой точке зрения, социология - скучная и бесполезная дисципли­на. Изучающие ее, скорее, умрут от тоски, чем побегут на баррика­ды. Такая социология отдает академической сухостью, хотя она и не столь точна, как естественные науки, которым пытаются упо­доблять социологию представители некоторых ее направлений. С моей точки зрения, те, у кого возникает такая реакция на социо­логию, во многом, правы. Это связано с тем, что многие социологи - можно даже сказать большинство из них, - облекают самые обычные понятия в псевдонаучную терминологию. Представление о том, что социология относится к естественным наукам и, как следствие, должна неуклонно копировать их процедуры и цели, несомненно ошибочно. Поэтому даже ее незадачливые критики в немалой степени правы, когда скептически относятся к социоло­гическим «достижениям», выражаемым в такой форме.

Я тяготею, скорее, к первой точке зрения, чем ко второй. При этом я совершенно не отождествляю социологию с бездумны­ми нападками на общепринятые нормы поведения, хотя и считаю, что социология с необходимостью носит подрывной характер. С моей точки зрения, подрывной или критический характер социо-

Гидденс Энтони (1938), английский социолог и политолог, сторонник интегрального макро-микроподхода к социальным явлениям.

Логии не подразумевает (или не должен подразумевать), что в ин­теллектуальном отношении она является чем-то предосудитель­ным. Ведь критический характер социологии определяется как раз тем, что она занимается (во всяком случае должна заниматься) наиболее насущными для нас проблемами, проблемами, лежащи­ми в основе коренных противоречий и конфликтов всего общества.

Независимо от того, нравятся нам или нет протестующие сту­денты или какие-либо другие радикальные группы, между потреб­ностями, толкающими их на действия, и социологическим понима­нием ими проблем общества прослеживаются определенные свя­зи. Социальные потрясения не являются (или являются крайне редко) результатом подстрекательства социологов. Именно социо­логическое сознание в подлинном смысле слова неизбежно высве­чивает те острейшие социальные проблемы, с которыми сталкива­ется современное общество. Каждый из нас в определенной мере осознает их, однако изучение социологии придает им большую от­четливость в нашем сознании. Таким образом, социология не должна оставаться чисто академической дисциплиной, если под «академичностью» понимаются беспристрастность и безучастность научных знаний, проходящих исключительно в стенах университе­тов.

Социология не является одной из дисциплин, предлагаемых в подарочной упаковке, открыв которую сразу же доберешься до сущности предмета. Подобно всем общественным наукам, а к ним можно также отнести, в первую очередь, антропологию, экономику и историю, содержание социологии носит внутренне противоречи­вый характер. Иными словами, социология характеризуется посто­янными разногласиями относительно самой ее природы. Однако это не слабость социологии, хотя многие из тех, кто считают себя профессиональными «социологами» именно так и думают. Точно так же, как многие несоциологи обескуражены тем, что существует множество конкурирующих концепций относительно того, как сле­дует подходить к предмету социологии и трактовать его. Многие из тех, кто расстроены постоянными разногласиями между социоло­гами и частым отсутствием единства мнений относительно спосо­бов разрешения этих разногласий, обычно считают, что таков при­знак незрелости науки. Им хотелось бы, чтобы социология была аналогична одной из естественных наук, чтобы она выработала аппарат универсальных законов, подобных тем, которые открыва­ются и подтверждаются естественными науками. Я выдвигаю точку зрения, согласно которой социология не должна точно копировать естественные науки. Более того, «естественная наука» об общест-

Ве практически невозможна. Под этим я не подразумеваю, что ме­тоды и задачи естественных наук совершенно неприменимы для изучения социального поведения людей. Предметом социологии являются объективно наблюдаемые факты, социология опирается на эмпирические исследования и имеет целью формулировать теории и делать обобщения на основе эмпирически полученных фактов. Вместе с тем люди и материальные объекты в природе -не одно и то же. Изучение людьми своего собственного социально­го поведения радикально отличается от изучения природных явле­ний.

Контекст социологии

Развитие и актуальные проблемы социологии необходимо рас­сматривать в контексте тех изменений, которые сформировали и продолжают формировать современный мир. Мы живем в мире обширных социальных преобразований.

Последние два столетия отличались особой стремительностью социальных изменений В современном мире их темпы продолжа­ют нарастать. Первоначальным источником изменений была За­падная Европа. Впоследствии влияние социальных изменений приобрело глобальный характер. Результатом данного процесса стало то, что в современном мире привычные на протяжении предшествующих тысячелетий формы социальной организации во многом прекратили свое существование. Суть и истоки происшед­ших преобразований заключаются в двух так называемых «великих революциях»» XVIII - XIX столетий в Евррпе. Первая - Француз­ская революция 1789 г. - представляла "собой ряд исторически специфических событий и стала символом политических преобра­зований нашей эпохи. Дело в том, что революция эта существенно отличалась от восстаний предшествующих времен. И до нее кре­стьяне восставали против помещиков-феодалов, однако их высту­пления, как правило, представляли собой попытки устранить кон­кретных лиц от власти или же добиться снижения цен и налогов. В период Французской революции (с некоторыми оговорками здесь можно провести аналогию и с антиколониальной революцией 1776 г. в Северной Америке) впервые в истории произошло полное разрушение общественного строя под воздействием социального движения, руководствовавшегося исключительно политическими идеалами всеобщей свободы и равенствa. Несмотря на то что эти идеалы не реализованы до сих пор, они тем не менее создали оп­ределенные условия для политических изменений, ставших одним из наиболее динамических процессов современной эпохи. Так,

В мире вряд ли найдется государство (независимо от его фактиче­ского устройства), руководители которого не говорили бы о его де­мократической сущности. В истории человечества потребность в демократических свободах - явление совершенно новое. Конеч­но, история знала и другие республики, главным образом в Древ­ней Греции и Риме, однако то были редкие случаи. Во всех случаях «свободные граждане» составляли меньшинство населения, в то время как большинством являлись либо рабы, либо другие соци­альные группы, не обладавшие привилегиями избранных «граждан».

Второй великой революцией стала так называемая «промышленная революция». Началась она во второй половине XVIII века в Англии, распространившись в XIX. веке по всей Запад­ной Европе и в Америке. Промышленную революцию иногда пред­ставляют просто как ряд технических достижений, особенно что касается использования энергии пара в промышленности и тех но­вых машин, которые приводились ею в действие. Однако техниче­ские изобретения периода промышленной революции составляли лишь часть гораздо более широкого спектра социально-экономических изменений. Наиболее важным из них стала массо­вая миграция рабочей силы из сельской местности в расширяю­щийся сектор промышленного производства. В конечном итоге од­ним из результатов процесса стала широкая механизация сельско­хозяйственного производства.Подсчитано, что до XIX века даже в наиболее высокоурбанизированных обществах в городах прожи­вало не более 10% населения. В других же аграрных государствах и империях процент был гораздо ниже. По современным стандар­там даже самые крупные города в доиндустриальиых обществах были относительно малы. Так, подсчитано, что до XIV века насе­ление Лондона составляло около 30 000 человек. Население Фло­ренции в тот же период составляло приблизительно 90 000 чело­век. К началу XIX века численность населения Лондона уже намно­го превышала численность населения любого другого известного истории города и составляла около 900 000 человек. Тем не менее в 1800 г. даже при наличии такой густонаселенной метрополии как Лондон, лишь незначительная часть всего населения Англии и Уэльса проживала в городах. 100 лет спустя около 40% жителей Англии и Уэльса проживали в городах с населением 100 и более тысяч человек и около 60% жили в городах с населением 20 000 человек и больше...

Наряду с индустриализацией и урбанизацией, основательно преобразовавшими большинство традиционных форм общества,

Необходимо также отметить и третий, связанный с ними глобаль­ный процесс. Речь идет о невероятно быстром, по сравнению с прошлыми эпохами, росте населения земного шара. Подсчитано, что ко дню Рождества Христова население земного шара должно было составлять без малого 300 миллионов. Это население, хотя и медленно, но постоянно увеличивалось и к началу XVIII века, по всей видимости, удвоилось. С тех пор происходит так называемый «демографический взрыв», о котором слышали практически все.

В то время как последствия такого роста населения для чело­вечества являются предметом многочисленных споров и вполне могут оказаться драматичными, причины, вызвавшие демографи­ческий взрыв, более понятны по сравнению с движущими силами развития процессов индустриализации и урбанизации. Они сводят­ся к тому, что на протяжении большей части человеческой истории сохранялось приблизительное равновесие между уровнями рож­даемости и смертности. Несколько упрощая вопрос, можно выде­лить два основных фактора, лежащие в основе беспрецедентного роста населения. Во-первых, еще 200 лет назад средняя продол­жительность жизни равнялась 35 и менее годам. Во-вторых, резко снизился уровень детской смертности. В средневековой Европе и других частях света почти половина детей умирали, не достигнув совершеннолетия. Именно увеличение средней продолжительно­сти жизни и резкое снижение уровня детской смертности, вызван­ные улучшившимися санитарными условиями, общей гигиеной жизни и полученными средствами борьбы с массовыми инфекци­онными заболеваниями, и послужили основными причинами бес­прецедентного роста населениям

Социология. Определение и некоторые предварительные соображения

Социология возникла в период, когда европейское общество, охваченное изменениями, последовавшими в результате «двух ве­ликих революций», стало пытаться осмыслить причины и возмож­ные последствия этих двух революций. Несмотря на то что возник­новение любой науки нельзя точно зафиксировать во времени, можно тем не менее проследить прямую связь между идеями со­циальных философов XVIII века и социальной мыслью последую­щих периодов. Следует также отметить, что сам идеологический климат в период становления социологии способствовал зарожде­нию двух параллельных революционных процессов.

Какое определение можно дать понятию «социология»? Можно
начать с очевидного. Социология изучает человеческое общество.

Однако понятие общества можно сформулировать только в самом общем смысле. Дело в том, что понятие «обществе» - очень широ­кая категория, включающая в себя не только промышленно разви­тые страны, но и такие крупные аграрные империи, как Римская империя и Древний Китай. Под обществом также могут подразуме­ваться малочисленные племенные группы, состоящие всего из не­скольких индивидов.

Общество - совокупность или система институализирован-

ных форм поведения. Под «институализированными» формами социального поведения подразумеваются формы сознания, и дей­ ствий, которые повторяются или, выражаясь языком современной социальной теории, воспроизводятся обществом в длительной пространственно-временной перспеетиве. Язык - хороший пример одной из таких форм институализированной деятельности или ин­ститута, поскольку он лежит в основе всей социальной жизни Мы все говорим на том или ином языке. Хотя языком мы и пользу­ емся творчески, сами мы его не создавали. Существуют и другие аспекты социальной жизни, которые могут быть институализирова-ны, т.е. становятся общепринятой практикой, сохраняющейся в ос­новном в неизменной форме на протяжении ряда поколений. Так, мы говорим об экономических институтах, политических институ­ тах. При этом употребление понятия «институт» отличается от его обыденного употребления в английском языке в качестве синонима понятия «учреждение» типа тюрьмы или больницы. Все вышеска­занное помогает лучше понять смысл слова «общество», хотя пол­ностью и не исчерпывает его содержания.

Общество является предметом изучения не только социоло­
гии, но и других общественных наук. Отличительная черта социо­
логии в том, что ее в первую очередь интересуют те формы обще­
ственного устройства, которые возникли в результате «двух вели­
ких революций». Такие формы общественного устройства включа­
ют в себя как промышленно развитые страны Запада, Японию и
страны Восточной Европы, так и ряд видоизменившихся в XX веке
общественно-экономических формаций в других частях земного
шара. Социальные системы всех этих стран в той или иной мере
ощутили на себе последствия «двух великих революций».
Что "касается так называемых «развитых» обществ, то их нельзя
рассматривать в изоляции от форм социального устройства других
стран мира или же от обществ, им предшествовавших.
К сожалению, подобный «изоляционизм» до сих пор характерен
для современных социологов.

B свете вышесказанного можно предложить следующее определение социологии. Социология - общественная наука, предметом изучения которой являются социальные институ­ты, возникшие в результате промышленных преобразований за последние 200 - 300 лет.

Между социологией и другими общественными науками не су­ществуют и не могут существовать жестко установленные барьеры. Ряд вопросов социальной теории, касающихся проблем концептуа­лизации человеческого поведения в обществе и социальных инсти­тутов, являются общим предметом изучения для всех обществен­ных наук. Различные «сферы» человеческого поведения, изучае­мые отдельными общественными науками, представляют собой «интеллектуальное» разделение труда, существование которого весьма условно. Так, антропология, к примеру, изучает в основном ««более примитивные формы общества», а именно: племенные, клановые, аграрные. Однако под воздействием глубочайших соци­альных изменений, которые претерпело человечество, такие фор­мы социальной организации либо полностью исчезли, либо нахо­дятся в процессе адаптации к условиям современных промышлен­ных государств. Предметом экономики является производство и распределение материальных благ. Однако экономические ин­ституты всегда тесно связаны с другими социальными институтами. Последние оказывают на экономические институты определенное влияние и сами подвержены влиянию экономических институтов. Наконец, история как наука, изучающая события постоянно уда­ляющегося прошлого, является источником данных для всего ком­плекса общественных наук...

Социологическое воображение: социология как критика

Одна из мыслей, которую я привожу в данной книге, заключа­ется в том, что социолог - по меткому выражению Чарлза Райта Миллса - должен обладать «социологическим воображением». Этот термин настолько часто цитируется, что рискует стать общим местом, к тому же сам Миллс употреблял его в весьма расплывча­том смысле. Что касается меня, то я вкладываю в него совершенно определенное содержание. Под «социологическим воображением» я подразумеваю определенные взаимосвязанные формы воспри­ятия действительности как неотъемлемые составляющие социоло­гического анализа в том виде, в каком я его себе представляю. По­нимание социального мира, возникшего как следствие формирова­ния современного промышленного общества западных стран, мо­жет быть достигнуто лишь при наличии у индивида «трехмерного»

воображения. Три аспекта такого социологического воображения представляют собой историческое, антропологическое и крити­ческое восприятие социальной действительности.

Человеческие существа, в генетическом отношении идентич­ные нам, по всей видимости существуют около 100 000 лет. Архео­логические данные свидетельствуют о том, что «цивилизации», основывающиеся на оседлом сельском хозяйстве, существуют не более 8 000 лет. Это очень длительный период по сравнению с очень коротким отрезком современной истории развития про­мышленного капитализма. Среди историков нет единого мнения относительно точного времени возникновения западного капита­лизма как ведущего способа экономической деятельности. Однако трудно найти убедительные аргументы в пользу того, что капитали­стический способ производства возник в Европе ранее XV или XVI веков. Промышленный капитализм - как результат соединения ка­питалистической предприимчивости с машинным производством в рамках отдельных предприятий - возник не раньше второй поло­вины XVIII века в некоторых районах Великобритании. За послед­ние 100 лет промышленный капитализм распространился по всему миру и привел к социальным изменениям, по своему масштабу и радикальности неизвестным всей предыдущей истории человече­ства. Западные страны приняли на себя первый удар. Современ­ные поколения считают вполне естественным, что окружающее их общество ориентировано на постоянные технологические иннова­ции, что большинство населения проживает в городах, работает в производственной сфере и является «гражданами» националь­ных государств. Однако столь привычный нам социальный мир, возникший столь стремительно и драматично в очень короткий пе­риод, на самом деле является уникальным событием во всей исто­рии человечества.

Первое усилие социологического воображения аналитика со-временных типов индустриального общества должно быть направ­лено на осмысление нашего совсем недавнего прошлого - «мира, который мы потеряли». Лишь благодаря сознательному интеллек­туальному усилию, основывающемуся на исторических фактах, мы можем понять, насколько образ жизни людей современных индуст­риальных обществ отличается от образа жизни людей в обществе относительно недавнего прошлого. Такое понимание, естественно, должно опираться на объективные факты, подобные тем, которые я приводил выше, обсуждая процесс урбанизации. Однако этого мало. Необходимо также пытаться восстановить в сознании со­держание тех форм социальной жизни, которые в настоящее время

Практически не существуют. При этом между ремеслом социолога и искусством историка не будет никакого различия. В английском об­ществе XVII века, начавшем испытывать на себе первые воздейст­вия промышленной революции, продолжали сохранять влияние обычаи местных общин, чья жизнь регулировалась канонами рели­гии. Это было общество, остаточные явления которого можно на­блюдать и в Англии XX века, однако его отличия от общества со­временной Англии поистине разительны. Организации, столь при­вычные в настоящее время, существовали не более, чем в своих рудиментарных формах. Достаточно сказать, что не только фабри­ки и учреждения, но и школы, колледжи, больницы и тюрьмы полу­чили широкое распространение лишь в XIX веке...

Изменения в формах социальной жизни в значительной степе­ни носили материальный характер... Современная технология соз­дала вещи, которые в доиндустриальную эру человек не мог себе даже представить. Это, к примеру, фотоаппарат, автомобиль, са­молет, всевозможные электронные изделия, начиная с радио и кончая быстродействующим компьютером, атомная электростан­ция и многое другое... Изменения в образе жизни человека, вы­званные резко увеличившимся количеством и ассортиментом из­делий и услуг, можно сравнить разве что с изменениями, последо­вавшими за открытием огня. Можно сказать, что по своему матери­альному окружению англичанин, живший в 1750 г., был ближе к ле­гионерам Юлия Цезаря, чем к собственным правнукам.

Беспрецедентный масштаб и повсеместность технических новшеств несомненно являются одной из отличительных черт со­временного индустриального общества. С процессом технологиче­ских инноваций тесно связан процесс вырождения традиций, яв­лявшихся основой повседневной жизни сельской общины и сохра­нявших свое влияние в докапиталистическую эпоху даже в городах. Традиции прошлого воплощались в настоящем, отражая воспри­ятие времени, отличное от восприятия времени в современных за­падных обществах. В сознании человека день не подразделялся на «рабочее время» и «свободное время» так жестко, как это про­исходит сегодня. Ни в пространственном, ни во временном отно­шениях «работа» так жестко не отграничивалась от других занятий.

Ранее речь шла о том, что в основе преобразований обществ Западной Европы лежали две великие революции. Второй из них была политическая революция, результатом которой стало возник­новение национальных государств. В формировании современного мира этот феномен играет такую же важную роль, как и процесс

Индустриализации обществ. Жители западных стран восприни­мают как нечто само собой разумеющееся то, что они являются «гражданами» отдельных государств. При этом все прекрасно по­нимают, какую важную роль в их жизни играет государство (централизованное правительство и местная администрация). Ме­жду тем, утверждение гражданских прав и, в частности, всеобщего избирательного права - явление относительно, недавнего прошло­го. То же самое, можно сказать и о национализме как чувстве при­надлежности к определенной национальной общности, отличной от

Других. Гражданские права и национальное сознание стали харак- терными чертами «внутренней» организации национальных госу­дарств, однако в равной степени важны и отношения между нацио-

Нальными государствами. Эти отношения являются фундамен­тальной отличительной чертой современной эпохи.

Современная мировая система не имеет аналогов в истории человечества. Каждая из «двух великих революций» приобрела глобальные масштабы. Промышленный капитализм основывается на чрезвычайно сложной специализации производства, на разде­лении труда, при котором отношения обмена охватили весь мир...

если первое измерение социологического воображения пред­полагает развитое историческое сознание, то второе подразумева­ет глубокую антропологическую проницательность. Говорить об этом опять-таки означает подчеркивать условность общепризнан­ных границ между различными общественными науками. Культиви­рование исторического понимания того, насколько новы и драма­тичны социальные преобразования последних двух столетий, -дело непростое. Однако, по всей видимости, еще сложнее изба­виться от явного или подспудного убеждения в том, что образ жиз­ни, получивший распространение на Западе, в чем-то превосходит образ жизни других культур. Такое убеждение обусловлено распро­странением западного капитализма, повлекшим за собой притес­нение и уничтожение большинства других культур, с которыми ка­питализм вступал во взаимодействие. Идеи социального превос­ходства получили свое дальнейшее конкретное воплощение и в работах многих социальных мыслителей, пытавшихся втиснуть

Историю человеческого общества в схемы социальной эволюции, где в качестве критерия «эволюции» имеется в виду способность различных типов общества контролировать или подчинять себе окружающий их материальный мир. В таких схемах западный инду­стриализм неизменно занимает главенствующее положение, по-

Скольку несомненно обеспечивает уровень материального произ-

13


12

водства, намного превосходящий уровни производства всех из­вестных истории общественно-экономических формаций]

Социологическое воображение призвано развенчать этноцен-тризм подобных эволюционных схем. Этноцентризм представляет со­бой концепцию, в которой в качестве критерия оценки всех других об­ществ и культур используется точка зрения данного конкретного обще­ства. Нет никаких сомнений в том, что подобное отношение глубоко укоренено в западной культуре. Характерно оно и для других обществ. Однако на Западе убеждение в собственном превосходстве является выражением и оправданием жадного поглощения индустриальным капитализмом других форм жизни. Следует четко понимать, что было бы ошибкой отождествлять экономическую и военную мощь западных стран, позволившую им занять ведущие позиции в мире, с вершиной эволюционного развития общества. Столь ярко проявляющаяся на Западе оценка уровня развития общества исключительно на основе критерия материального производства сама по себе представляет со­бой аномальное явление, если сравнивать ее с установками других культур.

Антропологическое измерение социологического воображения по­зволяет осознать то многообразие форм организации человеческой жизни, которые имели место на нашей планете. Ирония современной эпохи проявляется в том, что систематическое изучение разнообразия человеческой культуры - «полевая работа антропологии» - впервые стало проводиться как раз в то время, когда всепоглощающее расши­рение промышленного капитализма и усиление военной мощи запад­ных государств активно способствовали уничтожению этого разнооб-

Соединение первого и второго аспектов социологического вооб­ражения освобождает нас из прокрустова ложа мышления исключи­тельно с точки зрения того типа общества, которое мы непосредствен­но знаем. Каждый из этих двух аспектов тесно связан с третьей сторо-

а ной социологического воображения, на которой я вкратце останов­люсь. Она касается возможностей развития. Критикуя представления о том, что социология подобна естественным наукам, я подчеркнул, что социальные процессы не управляются неизменными законами. Как индивиды, мы не обречены на пассивное подчинение силам, дейст­вующим с непреложностью законов природы. Это означает, что мы должны быть готовы рассматривать альтернативные варианты бу­дущего, потенциально открытые для нас. В своем третьем смысле социологическое воображение тождественно задаче социологии спо­ собствовать критике существующих форм общества.

Гидденс Э. Социология//Социс. - 1994.-Ма 2.-С. 129-138.
П.А. СОРОКИН

ГРАНИЦЫ И ПРЕДМЕТ СОЦИОЛОГИИ.

[Определить область социологии как и любой науки - это зна­чит выделить тот разряд фактов, который является объектом её изучения или, иными словами, установить особую точку зрения на ряд явлений, отличную от точек зрения других наук.

Как бы разнообразны ни были те определения, посредством которых социологи характеризуют сущность социального или на-дорганического явления, - все они имеют нечто общее, а именно, что социальное, явление - объект социологии -есть прежде всего взаимодействие тех или иных центров или взаимодействие, обла­дающее специфическими признаками. Принцип взаимодействия лежит в основе всех этих определений, все они в этом пункте со­гласны и различия наступают уже в дальнейшем - в определении характера и форм этого взаимодействия.

Наиболее популярное и распространённое определение со­циологии, как науки об организации и эволюции общества по само­му своему характеру уже предполагает категорию взаимодействия, ибо общество немыслимо вне взаимодействия составляющих его

Вне взаимодействия нет и не может быть никакого агрегата, ассоциации и общества и, вообще, социального явления, так как там не было бы никаких отношений...

Раз утверждаемся, что взаимодействие тех или иных единиц составляет сущность социального явления, а тем самым объект социологии, то для полного уяснения, этого понятия требуется ещё ответ, по меньшей мере, на следующие вопросы:

1 Для того чтобы процесс взаимодействия можно было счи­тать социальным явлением, между кем или чем должно происхо­дить это взаимодействие? Каковы единицы или центры этого взаи­модействия? Иначе говоря, каковы специфические свойства соци­ального взаимодействия, позволяющие считать его особым разря­дом явлений?

Сорокин Питирим Александрович (1889-1968) русско-американский социолог, разработчик концепции «интегральной» социологии.

2) Если так или иначе решен этот вопрос, то спрашивается дальше, безразлична или нет длительность этого взаимодействия для понятия социального явления? Предполагается ли, что только в длительном и постоянном взаимодействии можно видеть соци­альное явление, или же оно возникает при всяком взаимодействии, как бы кратковременно и случайно оно ни было?

Без точных ответов на эти вопросы, в особенности же на пер­вую категорию их, понятие «взаимодействия» (а тем самым и соци­ального явления) становится пустым звуком и вот почему Как из­вестно, процесс взаимодействия не есть процесс, специфически свойственный какому-либо определённому разряду явлений, а процесс общемировой, свойственный всем видам энергии и об­наруживающийся хотя бы в виде «закона тяготения» или закона «равенства действия противодействию». Поэтому понятно, что(раз взаимодействие хотят сделать специальным объектом социальной науки, то необходимо указать такие специфические признаки (differentia specifica) этого общемирового и, в этом смысле, родово­го процесса, которые отделяли бы этот вид взаимодействия от ос­тальных его видов и тем самым конституировали бы социальное явление как особый вид мирового бытия, а поэтому и как объект особой науки..

Социология есть наука, изучающая наиболее общие свойства психического взаимодействия тех или иных единиц, в их структур­ной организации и в их временной эволюции.

1) Это положение основывается прежде всего на том принци­пе, что там, где дано несколько видов одного и того же рода, там должна быть дана и наука, изучающая общеродовые свойства дан­ного разряда явлений. Здесь вполне применима теорема Л.И. Петражицкого, гласящая: «Если есть п видов сродных предме­тов, то теоретических наук, вообще теорий, должно быть п+1». Растения и животные - это два вида, принадлежащие к общему роду организмов; наряду с их специфическими свойствами они имеют общие свойства. Изучение этих общих свойств и составляет задачу общей биологии. То же приложимо и к социальным явлени­ям.

Различные явления социальной жизни, будучи правильно под­разделены и классифицированы, образуют собою виды общеродо­вого психического взаимодействия и, как таковые, должны обла-

Дать и известными общими свойствами, изучение которых и явля­ется первой задачей общей социологии,

2) Далее нет надобности доказывать, что социология как наука индуктивная неразрывна от частных наук, анализирующих мель­чайшие факты социального взаимодействия, и только от них и че­рез них она получает данные для формулировки своих обобщений и в этом смысле она может быть названа соrpus"ом социальных наук.

Что такая наука действительно необходима, это вытекает из следующего. Различные разряды социальных явлений, изучае-мые отдельными науками, например, экономика, религия, этика, эстетика и т.д., в действительной жизни не отделены друг от друга, а неразрывно связаны и постоянно влияют одни на других «Заработная плата рабочих, например, зависит не только от отно­шений между спросом и предложением, но и от известных мораль­ных идей. Она падает и подымается в зависимости от наших пред­ставлений о минимуме благополучия, которое может требовать для себя человеческое существо, т.е. в конце концов от наших пред­ставлений о человеческой личности»...

Поэтому, если экономист ограничился бы только экономиче-О скими явлениями, игнорируя не экономические, то вместо законов, формулирующих действительные отношения экономических явле- ний, он дал бы лишь воображаемые законы, не способные совер- шенно объяснить подлинные экономические процессы. А раз это так, то ему волей-неволей приходится быть уже не только специа- листом-экономистом, но и социологом, координирующим отноше- ния основных форм социальной жизни. То же mutatis mutandis при­менимо и ко всякой специальности. Сознательное и планомерное установление и формулировка этих отношений между различными разрядами социальных явлений составляют вторую задачу социо­логии.

3) Мало того, уже само выделение определённой стороны со- циального бытия, например, религиозной, в качестве особого объ- екта, из общего комплекса социальных явлений предполагает на- личность общего понятия социальных явлений, их основную клас­сификацию, черты сходства и различия между членами этой клас­сификации с выделяемым членом (например, религией) и т.д. Без этих логических предпосылок невозможно само выделение, определение и изучение отдельного вида психологического взаи­модействия. Ибо в противном случае получится не научная разра­ботка определённого разряда фактов, а бессистемное изучение

17


16

случайного скопления различных явлений. Значит, уже каждый спе-

Циалист есть всегда и социолог и должен им быть. И если социологии

Бросают упрёк в дилентантизме ввиду того, что невозможно-де охва-

Тить все стороны социального психологического бытия, то тот же упрёк

С тем же правом можно бросить и каждому специалисту, ибо и специа-

Лист явно или тайно неизбежно должен быть социологом Различие

Здесь будет лишь в том, что в первом случае, т.е. когда специалист не

Учитывает этого факта, его «социология» в большинстве случаев бу-

Дет плохой социологией ввиду некритического отношения его к общей сфере социальных явлений, а потому неизбежно будут или «хромым»

Или «прыгающим» и само определение объекта его науки и все по­строения, касающиеся этого объекта...

4) Вообще же говоря, положение социологии по отношению к частным дисциплинам буквально то же самое, что положение общей биологии по отношению к анатомии, физиологии, морфологии, эм- бриологии, патологии растений и животных; положение физики - к аку­стике, электрологии, учению о тяжести, теплоте и т.д.; положение хи- мии по отношению к неорганической, органической химии и т.д. По-

Этому тот, кто вздумал бы говорить, что социологии как единой науки
нет и не может быть, а есть только социальные науки, тот должен был
бы доказать, что нет физики - как единой науки, нет химии и биологии,
так же как единых наук, а есть только акустика, электрология, учение
о тяжести, учение о свете, теплоте и т.д. !

5) Наконец, вместо того чтобы спорить «быть или не быть социо- логии», следует обратиться к фактам и спросить себя: сделала ли со- циология хоть что-нибудь научно-продуктивно^ за своё недолгое су- ществование, что фактически давало бы ей право на самобытие? Стоит так поставить вопрос и ответ получится довольно определён- ный:принципы социальной дифференциации и её основные законы, закон постепенного роста солидарных кругов и расширения идеи «ближнего», закон ускоряющегося темпа социального прогресса, закон социальной инерции Die Treue («закон запаздывания»), законы «социальной непрерывности и социальной наследственности», зако­ны, определяющие влияние числа на характер группы и т.д. и т.п. - все " эти, как и множество других более или менее точных теорем, были выдвинуты и разрешены социологами. В настоящее время они стали основами почти любого сколько-нибудь значительного социального исследования. Стоит далее вспомнить ту весьма продуктивную транс- формацию, которую испытали и испытывают отдельные дисциплины при социологической трактовке вопроса.

Социология в России Х1Х-начала XX веков. Тексты / Под ред. В.И. Добренькова. - М., 1997. -С. 55-57; 77*80.

Р. пэнто, м. гравитц

РАЗЛИЧНЫЕ ОТРАСЛИ СОЦИАЛЬНЫХ НАУК

ПРЕДИСЛОВИЕ

Настоящая Хрестоматия представляет собой часть учебного комплекса по курсу «Общая социология», подготовленного в рамках проекта (руководитель – Н.И.Лапин), получившего поддержку по результатам совместного конкурса РГНФ и Министерства образования РФ. Этот комплекс включает Учебник, Практикум и Хрестоматию*. Последняя обеспечивает необходимую базу источников по данному курсу.

За последние годы в России издано несколько хрестоматий по социологии - общих и специализированных. И все же преподаватели и студенты испытывают затруднения с источниками по многим разделам общей социологии. Настоящая Хрестоматия содержит систематизированную подборку более 100 важнейших текстов, их авторами являются 70 зарубежных и отечественных социологов. Это компактные тексты из классических и современных, зарубежных и отечественных источников; в совокупности они обосновывают понятия и термины, подходы и точки зрения по тематике курса, в том числе альтернативные. Где возможно, прослеживается их эволюция. О каждом авторе текстов дана биографическая справка. В отдельных случаях составители дали свои названия текстам, поясняющие их связь с задачами Хрестоматии; такие названия заключены в квадратные скобки. Источники, из которых заимствованы тексты, приведены в качестве примечаний к названию каждого текста.

Содержание Хрестоматии выражает общую логику курса, который строится в соответствии с принципами антропосоциетального подхода, обоснованного в Учебнике. Она включает вводный, методологический раздел и три основные части: «Личность versus общество», «Структура общества» и «Динамика общества»; каждая из частей делится на разделы – всего, вместе с вводным, 6 разделов. В свою очередь, тексты каждого раздела сгруппированы в небольшие проблемно-тематические подразделы. Все это побуждает студентов к самостоятельному осмыслению тематики курса. Дополнительная помощь такому осмыслению содержится в Практикуме.

Отбирая тексты, составители руководствовались несколькими соображениями. Прежде всего, в Хрестоматии представлены авторы, которые предлагают собственную точку зрения на общество в целом , или общество как целое. Это и есть социетальный, точнее - антропосоциетальный уровень рассмотрения социологических проблем. Точки зрения различных авторов по этим проблемам существенно отличаются одна от другой; взятые в совокупности, они предоставляют читателю возможность ознакомиться с реальным многообразием теоретических позиций в классической и современной социологии, которые и составляют основу плюралистического мировоззрения. Разумеется, эти точки зрения следует рассматривать в качестве взаимодополнительных, а не взаимоисключающих.

Предпочтение отдано тем авторам, которые рассматривают общество в качестве совокупности взаимосвязей, системы социальных отношений между людьми. Система эта, однако, не статическая, а динамическая. В ней есть собственная внутренняя пружина саморазвития. Современная социология рассматривает мир социальных отношений в качестве такой реальности, в которой объективные обстоятельства и субъективные намерения переплетены и реализуются в совокупности действий индивидов и социальных групп, мотивированных их потребностями, интересами, ценностными предпочтениями

Классика социологической мысли представлена в выдержках из трудов К.Маркса и Ф.Энгельса, М.Вебера и Г.Зиммеля, Э.Дюркгейма и З.Фрейда, Т.Парсонса и Р.Мертона, П.Сорокина и других. Вниманию читателя предложены извлечения из работ таких крупных социологов второй половины XX столетия как Р.Арон и А.Турен, Э.Гидденс и З.Бауман, Б.Малиновский и Р.Инглехарт, К.Поппер и Н.Луман, С.Сигеле и С.Московичи, Дж.Мэрдок и К.Поланьи, Д.Белл и М.Кастельс.

Составители стремились сделать достоянием читателей работы известных западных социологов, до сих пор не переведенные на русский язык. Рады сообщить, что такие работы представлены достаточно полно и составили около 40% объема Хрестоматии.

Так, приведен отрывок из "Очерков политической экономии" Д.С.Милля - современника и корреспондента О.Конта. Милль является одним из основоположников либеральной доктрины в вопросах соотношения личности и государства. В российском общественном мнении получила распространение известная формула "чем меньше государственное вмешательство в частные интересы, тем лучше". Текст Милля показывает несостоятельность подобной трактовки даже для классических представителей либеральной доктрины. Он указывает на достаточно большой диапазон функций, которые в этих взаимоотношениях относятся к государству и реализуются во имя общественного блага.

Имя другого английского мыслителя - А.Маршалла - почти неизвестно российскому читателю. Однако работы этого автора связаны с обоснованием поворота экономической науки от макропроцессов к изучению "человечества в повседневной деловой жизни". Благодаря этому повороту Т.Парсонс в "Структуре социального действия" (1937) включил А.Маршалла в число основоположников современной социологии. А также и итальянского мыслителя В.Парето, взгляды которого известны у нас только в пересказе. Поэтому мы включили в Хрестоматию текст, в котором сформулирована его идея циркуляции элит как наиболее признанная в современной социологии.

Совершенно неизвестна в отечественной литературе и работа французского автора Э.Гобло "Уровень и преграда. Социологический этюд о современной французской буржуазии». В ней как бы зафиксирован результат революционных преобразований Франции, свершившихся на протяжении ХIХ столетия. Представленный в 1925 году анализ классовой структуры французского общества имеет огромное значение для оценки перспектив российского развития, которое приводит к новому соотношению правящих классов, трудящихся масс и представителей свободных профессий. Особенность представленной работы - характеристика образа жизни основных социальных групп французского общества через их отношение к физическому труду как средству добывания средств существования.

Имя Роберта Моррисона МакИвера также, по сути дела, впервые вводится в научный оборот. Этот известный американский социолог допарсоновского периода интересует нас как представитель эволюционизма, еще не подверженный воздействию постмодернистких концепций. В публикуемом отрывке привлекает ясность теоретической позиции, основанная на вере в прогресс человечества.

Не менее четырех из представленных в Хрестоматии текстов имеют отношение к быстро развивающемуся в России направлению экономической социологии. Это уже упомянутый А.Маршалл, который рассматривает кардинальную проблему взаимоотношения потребностей и родов человеческой деятельности, подчеркивая приоритет последних. Второй - Йозеф Шумпетер - более известен как выдающий экономист, представитель так называемой австрийской школы в экономической науке. В отрывке, который мы избрали, представлен свободный от упрощений социологический анализ мотивов предпринимательской деятельности, особенно важный для понимания современной российской ситуации, где стержнем развития экономики становится борьба между крупным и средним (мелким) бизнесом. Франк Найт, предлагает своего рода системный анализ основных функций всякой экономической организации. Наконец, в Хрестоматию включен материал из книги Ф.Ротлисбергера и У.Диксона, дающий адекватное представление о широко известном Хоторнском эксперименте.

Важной новацией Хрестоматии является подборка материалов известной Чикагской школы в социологии и ряд текстов, обстоятельно представляющих направление символического интеракционизма. Стоит заметить, что это направление американской социологии в известной степени противостояло классике структурно-функционального анализа. В социальном плане символический интеракционизм вырос на основе синтеза социологического и психологического знания, он был обращен к изучению ресурсов личностного поведения и личностной мотивации в условиях реально развертывающихся конфликтов в американском обществе. Представленные здесь тексты В. Томаса, Ф. Знанецкого, Д. Мида, М.Блумера, Э.Гоффмана достаточно красноречиво свидетельствуют об этом. Кризис общества характеризуется тем, что для большинства людей разрушается привычная парадигма взаимодействия личности и среды. И именно социология предлагает новый взгляд на эту проблему. Американское общество начала ХХ века оказывается во многом сходным с российским обществом, прошедшим через множество кризисных ситуаций. Потеря социальных ориентиров, разгул преступности, наплыв иммигрантов, поиск новых форм организации труда и необходимость формирования чувства социальной ответственности не только перед обществом в целом, но и перед своими близкими - перед семьей, перед родителями и детьми, перед кругом друзей.

В обществе возникает проблема консолидации вокруг некоей системы ценностей. Это - основание стабильности на макроуровне и одновременно залог личностного благосостояния. Собственно, это та проблема, над разрешением которой работает американская социология с начала ХХ века. И эта проблема интуитивно осознается прежде всего представителями так называемой Чикагской школы. В.Томас - один из основоположников этой школы, предложивший переход от рассмотрения общества как некоей абстракции к социальным проблемам, переживаемым личностью в качестве своих собственных проблем. Его интересуют такие сюжеты как судьба незамужней девушки, положение и страдания детей в Америке, судьбы огромного числа иммигрантов. На этой почве возникает его сотрудничество с польским социологом Ф.Знанецким.

Другой основоположник Чикагской школы Джордж Герберт Мид - автор изданной посмертно книги "Mind, Self and Society", в которой на первый план выдвигается идея социальной обусловленности индивидуального сознания. Но это обусловленность не пресловутыми условиями среды, а символическим содержанием самого сознания, совокупностью воспринимаемых символов, которые используются людьми в процессе их общения и совместной деятельности. Заслуга Мида состояла в том, что на первый план была выдвинута проблема личностного самосознания: восприятие собственного "Я" через "Другого" и открытие "внутреннего диалога" как самостоятельного источника мотивации. Мид показывает значение символического (культурного) пространства личности, в котором осуществляется взаимодействие людей. Всякая вещь и всякое действие - слово, поступок, жест - акт символической коммуникации, обращенный к "Другому". Но и "Другой", пользуясь тем же самым языком символов, сообщает "Мне", кто он - друг, враг, готовый придти на помощь или готовый подтолкнуть падающего.

Дальнейшее развитие эта мысль получит у Герберта Блумера и Эрвина Гоффмана - автора драматургической социологии. Они также представлены в Хрестоматии.

В рамках Чикагской школы разрабатывается и теория исследования зависимости индивидуального сознания и поведения от сознания группы общения. Из всего многообразия текстов по этой проблематике мы приводим здесь отрывки из работы Ф.Трашера, изучавшего группы делинквентных подростков в Чикаго, и статью Э. Хьюза, предпринявшего серьезную попытку разобраться в механизмах преступлений против человечности, совершенных нацистами во время второй мировой войны. Хьюз показал, что мотивы этих преступных действий лежат не только в области античеловеческой расистской идеологии, но и во внутригрупповых отношениях.

Рэндалл Коллинз представляет собою новое поколение теоретиков в социологии, ставящее перед собой задачу преодоления теоретической конфронтации сквозь призму социологии конфликта. Конфликт для него – неустранимый факт социальной реальности. Маркс и Вебер, Дюркгейм и Гоффман, с его точки зрения, раскрывают разные грани конфликтных отношений в обществе.

Один из распространенных недостатков переводных учебников и пособий по социологии (Э.Гидденс, Н.Смелзер, Д.Ритцер и др.) состоит в игнорировании самого факта существования российской социологической мысли. В настоящем издании этот недостаток преодолен. В Хрестоматии более 20 авторов из 70 являются российскими. В их отборе мы исходили не только из соображений национального престижа, но и из содержательной стороны дела, из значимости работ того или иного автора для понимания современной ситуации в целом.

В годы радикальных преобразований особая роль принадлежит "субъективному фактору", ибо каждый должен сам определиться в той совокупности новых ситуаций, которые предлагает жизнь. Поэтому для нас особенно важна позиция А.Н. Герцена, который еще в 1861 г. в первой публикации одной из глав "Былого и дум" обратил внимание на значение личностного выбора, на то обстоятельство, что будущее общества, в котором человек живет, зависит, прежде всего, от индивидуальных усилий тех, кто живет сейчас. Не нужды искать виновных в нынешнем состоянии, нет нужды возлагать надежды на судьбу, на власть или на высшие силы. Действовать нужно сейчас и здесь, и именно в этой действенности, в своем собственном выборе человек обретает смысл своего бытия.

А.И.Герцен и П.Л.Лавров - социальные мыслители, впервые осмыслившие целостность российского общества, равно как и его внутреннюю противоречивость, руководствуясь светским мировоззрением. В.О.Ключевский - выдающийся русский историк, работы которого пронизаны пониманием того, что изменения социальных отношений осуществляется в результате взаимодействия основных слоев соответствующего общества. М.М.Ковалевский, П.А.Сорокин - первые профессиональные социологи России, получившие международное признание именно в этом качестве. К ним примыкает и С.А.Булгаков - один из немногих философов, уделивший внимание проблемам организации хозяйственной жизни.

В Хрестоматию включентексты группы российских авторов, которые представляют социологов-шестидесятников (Л.А.Гордон, Б.А.Грушин, Л.М.Дробижева, Т.И.Заславская, Э.В.Клопов, И.С.Кон, Ю.А.Левада, Н.Ф.Наумова, Г.В.Осипов, О.И.Шкаратан, В.Н.Шубкин, В.А.Ядов (к этой группе принадлежат и составители Хрестоматии); более молодое поколение представлено работами Н.Н.Козловой и М.С.Мацковского. Идеи этих авторов, взятые в совокупности, раскрывают сложнейшие трансформационные процессы, ныне совершающиеся в российском обществе. В центре их внимания - проблематика системного кризиса, обсуждение его причин и вариантов политики, содействующей выходу из кризисного состояния, стабилизации общества. Их работы демонстрируют многообразие теоретико-методологических позиций авторов, характерное для современной российской социологии. Надо также учитывать, что эти позиции выражают не только особенности научных подходов авторов, но и различия конкретных этапов эволюции духовной атмосферы российского общества, в которой создавались те или иные тексты. Одно дело – атмосфера накануне распада СССР, другое – в условиях нараставшего кризиса российского общества первой половины 90-х годов, а существенно иное – в контексте наметившейся стабилизации на рубеже столетий.

Замысел Хрестоматии и ее структура предложены Н.И.Лапиным. Он отобрал и сопроводил биографическими справками более 70 текстов, преимущественно уже публиковавшихся на русском языке. А.Г.Здравомыслов отобрал, отредактировал и сопроводил биографическими справками свыше 25 текстов, большинство из которых не переводились на русский язык; они составили около 40% объема Хрестоматии. Он же сопроводил их вступительными статьями. Перевод большей части этих текстов на русский язык выполнен В.Г.Кузьминовым. Отметим, что некоторые из этих текстов характеризуются самой высокой степенью сложности. Составители выражают глубокую благодарность Владиславу Геннадьевичу.

Мы благодарим за помощь в подготовке отдельных материалов преподавателей социологического факультета МГУ А.Б.Алиеву, Е.В.Масленникова, Т.В.Селезневу, а также социологов Л.А.Беляеву и В.Г.Николаева. Составители также благодарят научного сотрудника Института философии РАН И.Е.Ахваткину за научно-организационное обеспечение подготовки Хрестоматии.

Завершая свой труд, авторы выражают надежду на то, что представленные в Хрестоматии материалы будут использоваться новым поколением социологов как в преподавании, так и в исследовательской работе, направленной на изучение актуальных социальных проблем современного общества. Всем читателям мы будем благодарны за замечания и предложения.

Мы приносим свою благодарность Российскому гуманитарному научному фонду за поддержку, оказанную в подготовке Хрестоматии.

Профессор А.Г.Здравомыслов.

Член-корреспондент РАН,

профессор Н.И.Лапин.

Хрестоматия по социологии физической культуры и спорта. Часть 1

© Столяров В. И., 2005 г.

© Издательство «Физическая культура», 2005 г.

От составителей

В последние десятилетия в системе социологических дисциплин и наук о физической культуре и спорте (в дальнейшем тексте вместо словосочетания «физическая культура и спорт » используется сокращение – «ФКС ») интенсивно развивается социология ФКС. Она дает научно обоснованные знания о социальной сущности ФКС, их возникновении и развитии, роли, значении и функциях в современном обществе, взаимосвязях с культурой, политикой, экономикой и другими социальными явлениями, а также об отношении разных групп населения к физкультурно-спортивной деятельности. Вся эта информация, получаемая социологией ФКС, позволяет принимать действенные конкретные управленческие решения, связанные с определением путей повышения физкультурно-спортивной активности населения и социокультурного эффекта этой активности, пропаганды занятий физкультурой и спортом, уточнением направлений и средств гуманизации современного спорта, его интеграции с искусством и т. д.

Повышение значимости социологии ФКС определяет ряд факторов: превращение физкультурно-спортивной деятельности в важное социальное явление; противоречивый характер функций современного спорта, возможность его использования для различных социальных целей; необходимость воздействовать на интересы и потребности различных групп населения для формирования у них здорового образа жизни, включения в активные занятия физкультурой и спортом и др.

Именно поэтому в настоящее время студенты многих учебных заведений, прежде всего институтов (академий и университетов) физической культуры, изучают курс социологии ФКС.

Цель курса – помочь студентам усвоить и осмыслить основы социологии ФКС: характер, содержание, особенности и значение этой науки, а также тех проблем, которые она изучает, пути их решения.

Основные задачи курса:

– помочь студентам выработать правильное представление о социальной сущности ФКС, их возникновении и развитии как общественных явлений, их месте в общем «механизме» функционирования и развития социальной системы, их роли, значении и функциях в современном обществе, взаимосвязях с культурой, политикой, экономикой и другими социальными явлениями;

– научить студентов применять эти знания для осмысления современных социальных явлений и процессов в сфере ФКС;

– дать студентам такую социологическую информацию об отношении разных групп населения к ФКС, которая поможет будущим специалистам лучше понимать и объяснять поведение людей в этой сфере социальной жизни;

– сформировать у студентов навыки подготовки и проведения конкретно-социологических исследований в сфере ФКС, научить использовать результаты этих исследований в своей профессиональной деятельности.

Хрестоматия подготовлена в соответствии с программой курса «Социология физической культуры и спорта» (Москва, 2003), которая предназначена для студентов физкультурных вузов.

Основная цель хрестоматии – ориентируясь на ранее изданный учебник и не дублируя его содержание, дать важную дополнительную информацию студентам, изучающим социологию ФКС.

Исходя из этого, в хрестоматию включены такие работы (разделы, материалы работ) отечественных и зарубежных авторов по различным проблемам социологии ФКС, которые расширяют и углубляют содержащуюся в учебнике информацию по этим проблемам. Кроме того, составители хрестоматии стремились включить в нее такие материалы (например, работы зарубежных авторов), которые малодоступны для большинства читателей нашей страны. Чтобы не увеличивать объем хрестоматии, большинство работ публикуется с сокращениями. Структура хрестоматии адекватна структуре учебника по социологии физической ФКС. После каждого раздела указывается список тех публикаций, на которые имеются ссылки в материалах данного раздела как хрестоматии, так и учебника. Хрестоматия публикуется в двух частях.

Раздел первый. Социология ФКС как наука

Дискуссии о предмете и структуре социологии ФКС

Раздел (с. 126–142) работы: Столяров В. И. Социология физической культуры и спорта (введение в проблематику и новая концепция): Науч. – методич. пос. – М.: Гуманит. центр «СпАрт» РГАФК, 2002. Печатается с сокращениями и изменениями, внесенными автором.

(…) Проблематика, основные направления, задачи, уровни социологического исследования ФКС и связанный с этим вопрос о предмете социологии ФКС обсуждаются во многих отечественных и зарубежных научных публикациях, в том числе в индивидуальных и коллективных монографиях, сборниках, учебных пособиях, диссертациях. Их авторами являются отечественные ученые: П. А. Виноградов, В. Д. Гончаров, В. И. Жолдак, Н. В. Коротаева, Л. И. Лубышева, Н. А. Пономарев, Н. И. Пономарев, П. С. Степовой, В. И. Столяров, Е. В. Утишева, В. И. Чеботкевич и др., а также зарубежные: A. Младенов A. Стойчев, V. Cechak, E. Dunning, H. Edwards, D. S. Eitzen, G. H. Sage, A. Frank, K. Heinemann, G. Kenyon, Z. Krawczyk, J. Loy, G. Lüschen, G. Magnane, B. McPherson, A. Wohl и др. В ходе дискуссий даются существенно отличающиеся друг от друга подходы к пониманию социологических проблем ФКС, а, значит, и предмета науки, которая изучает эти проблемы.

Одну из первых (в нашей стране) характеристик предмета этой науки дал П. С. Степовой : «Марксистская социология спорта – это область общественных знаний о ФКС, физическом воспитании, их значении в жизни общества, социальной роли и общественных функциях» [Степовой, 1972, с. 67].

М. А. Якобсон выделяет четыре основных направления социологического исследования физической культуры. 1. «Интраспективное» направление в социологической проблематике физической культуры, «которое исследует структурные элементы или подсистемы объекта в их взаимодействии, обеспечивающие функционирование всей системы объекта». В качестве таких подсистем, образующих социальную систему физической культуры, автор статьи рассматривает спорт, физическое воспитание и физическую рекреацию. 2. «Интерспективное» направление, которое «исследует функции и связи физической культуры или ее подсистем с другими явлениями социума, не входящими в систему физической культуры (например, физическая культура и культура, физическая культура и искусство, физическая культура и научно-технический прогресс и т. д.)». 3. «Ретроспективное» направление, в которое «входит вся социологическая проблематика физической культуры, относящаяся к различным периодам ее истории». 4. «Перспективное» направление, которое ориентировано на выявление тенденций и перспектив изменения физической культуры в будущем, различной степени отдаленности, т. е. «принимает на себя задачи обоснования перспективного социального планирования» [Якобсон, 1971, с. 128–129].

О. А. Мильштейн так характеризует предмет социологии ФКС: «Социология ФКС, как относительно самостоятельная научная дисциплина, представляет собой отрасль социологической науки, изучающей развитие и функционирование ФКС в обществе. Она является, следовательно, наукой, призванной выявлять социальный генезис, социальную роль и социальные функции ФКС. В ее задачи входит, с одной стороны, выявление взаимосвязей физической культуры с обществом вообще, а с другой стороны – со всеми элементами социальной структуры, со всеми социальными институтами» [см.: Мильштейн, 1972б, C. 1; 1973, C. 27; 1974, C. 10].

На основе этого дается такое подразделение проблематики социологии ФКС: «общетеоретические и методологические вопросы; роль ФКС в формировании всесторонне и гармонически развитой личности; физическая культура, спорт и труд; физическая культура, спорт и образование; физическая культура, спорт и свободное время; ФКС как часть культуры общества; ФКС как фактор формирования национальных отношений; место ФКС в системе средств массовой информации; социально-экономические вопросы ФКС; социологические аспекты управления, планирования и прогнозирования ФКС; большой спорт и факторы, обусловливающие его функционирование и развитие; социально-психологические вопросы ФКС; социальное значение международных спортивных связей, спорт как фактор укрепления мира и дружбы между народами; спорт и политика; физическая культура, спорт и религия; спорт в капиталистическом обществе, критика буржуазной социологии спорта; методика и техника социологических исследований». Он указывает также, что начинают выделяться в относительно самостоятельные направления такие актуальные проблемы, как «Физическая культура, спорт и идеология», «Образ жизни и физическая культура», «Спорт и общественное настроение», «Социальная сущность спорта как зрелища», «Социальная структура физической культуры и спорта», «Научно-техническая революция и физическая культура» и др. [Мильштейн, 1974, C.45, 46. Ср. также 1972 б, C. 3–4].

Общая социология. Хрестоматия. Сост. Здравомыслов А.Г., Лапин Н.И.

М.: Высшая школа, 2 006. - 7 83 с.

Хрестоматия является частью учебного комплекса "Общая социология", победившего на конкурсе учебников и учебных пособий по гуманитарным дисциплинам для вузов, проведенном в 2001-2003 гг. Российским гуманитарным научным фондом и Министерством образования Российской Федерации. В составе этого учебного комплекса по единой программе подготовлены: Учебное пособие, Хрестоматия, Практикум. В Хрестоматию включено свыше 100 текстов, авторами которых являются 70 социологов мира: классиков и современников, зарубежных и отечественных. Тексты сгруппированы по разделам пособия "Общая социология", чтобы облегчить студентам усвоение учебного материала, а преподавателям - организацию учебного процесса. Хрестоматия будет полезна преподавателям других гуманитарных и общественных наук, всем, кто стремится глубже понять проблемы современного российского общества, тенденции его эволюции.

Формат: doc / zip

Размер: 1,35 Мб

/ Download файл

Оглавление
Предисловие
Часть I. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ОБЩЕЙ СОЦИОЛОГИИ
Раздел 1. Методологические основания общей социологии; предпосылки антропосоциетального подхода
1.1. Исходные общесоциологические концепции
О. Конт. [Введение термина sociologie]
Г. Спенсер. Что такое общество
К. Маркс. О производстве сознания
[Что такое общество]
[Общественно-экономическая формация]
1.2. Методологические подходы к изучению общества как целого
Ф. Теннис. Предмет обсуждения. [Общность и общество]
Г. Зиммель. [О реальности общества]
Э. Дюркгейм. Что такое социальный факт?
М. Вебер. Понятие социологии и «смысла» социального действия
П. Сорокин. Социологический реализм и номинализм
Родовая структура социокультурных явлений
Т. Парсонс. Понятие общества
Р. Мертон. Явные и латентные функции
Э. Шилз. Общество и общества: макросоциологический подход
К. Поппер. Открытое общество и его враги
Эстетизм, утопизм и идея совершенства
1.3. Человек действующий, общество, социальная система
Г. Блумер. Символический интеракционизм
Э. Гидденс. Общества и социальные системы
Н. Луман. Общество как всеохватывающая социальная система
А. Турен. Возвращение человека действующего
Часть II ЛИЧНОСТЬ VERSUS ОБЩЕСТВО
Раздел 2. Общество в личности, личность в обществе
2.1. Структура личности, социализация
П.Л. Лавров. Личность и общество
3. Фрейд. Я и сверх-Я
Дж. Мид. Восприятие «другого»
3. Гофман. Природа почтительности и пристойного поведения
4. Кули. Первичные группы
Т. Парсонс. Процесс социализации и структура референтных групп
В. Томас, Ф. Знанецкий. Три типа личности
2.2. Мотивация деятельности субъектов
А.И. Герцен. [О субъекте социального действия]
Ф.Теннис. Формы человеческой воли
A. Маршалл. Желания в их отношении к видам деятельности
B. Томас. Четыре желания и определение ситуации
Й.Шумпетер. Мотивы предпринимательской деятельности
Ф. Ротлисбергер и В. Диксон. Организация первичной рабочей группы
Э. Дюркгейм. [Преступность и социальные нормы]
2.3. Массовизация индивидов
C. Сигеле. Преступления толпы
3. Фрейд. Массаи первобытная орда
С. Московичи. Индивид и масса
2.4. Индивидуализация жизни в обществе
Н.Элиас. Общество индивидов
А. Турен. Возвращение субъекта
3. Бауман. Свобода и безопасность: неоконченная история непримиримого союза
Часть III СТРУКТУРА ОБЩЕСТВА
Раздел 3. Малые общества, первичные общности
3.1. Общие проблемы становления общества
М.М. Ковалевский. Понятие генетической социологии и ее метод
Р. Макивер. Социальная эволюция как реальность
М. Салинз. Общество первоначального изобилия
3.2. Семья
Э. Гидденс. Родство, браки семья
М. Мацковский, Д. Олсон. Семья в России и в США: сравнительный обзор
И.С. Кон. Сексуальная культура XXI века
3.3. Общины
Ф. Энгельс. Марка
М. Вебер. Домашнее хозяйство, род, деревня и поместье
Город
Ф. Теннис. [«Эра общности» и «эра общества»]
Ф. Трашер. Социальные стандарты и бандитизм
3.4. Религия
Б. Малиновский. Магия и религия
М. Вебер. Община [религиозная]
С.Н. Булгаков. Православие и хозяйственная жизнь
3.5. Этнос
К. Леви-Строс. Существуют ли дуальные организации?
Л.М. Дробижева. Что такое народ, этнос?
Раздел 4. Большие общества. Социетально-функциональные структуры
4.1. Культура, ценности
Дж. Мэрдок. Фундаментальные характеристики культуры
Н.А. Бердяев. Об иерархии ценностей. Цели и средства
М. Вебер. «Дух» капитализма [и традиционализм
4.2. Труд, экономика
Э. Дюркгейм. Функция разделения труда
К. Поланьи. Общества и экономические системы
Ф. Найт. Экономическая организация
4.3. Социальная стратификация и мобильность
П. Сорокин. Социальная и культурная мобильность
Е. Гобло. Класс и профессия
Р. Коллинз. Стратификация сквозь призму теории конфликта
4.4. Управление, политика
A. Маршалл. Управление бизнесом
Дж.С. Милль. Функция правительства как такового
B. Парето. Циркуляция элит
Р.Арон. [Ототалитаризме]
Э. Хьюз. Хорошие люди и грязная работа
Часть IV ДИНАМИКА ОБЩЕСТВА
Раздел 5. Антропосоциетальные трансформации в западных странах
5.1. Западноевропейская традиционализация
Ф. Бродель. Европа: механизмы на нижнем пределе обменов
М. Вебер. Экономические формы производства торговли
Ф. Энгельс. Крестьянская война в Германии
Т. Парсонс. Средневековое общество
5.2. Ранняя либерализация
К. Маркс. Так называемое первоначальное накопление
К. Поланьи. Рождение либерального символа веры
М. Вебер. Религиозная основа мирского аскетизма
Т. Парсонс. Появление первых компонентов современной системы
5.3. Зрелая либерализация
Д. Белл. Технологические перемены
Р. Инглехарт. Культурный сдвиг в зрелом индустриальном обществе
М. Кастельс. Новое общество
5.4. Напряжения в либеральном обществе
Э. Шилз.[Центр и периферия
Н. Элиас. Догосударственные общности в больших обществах
А.Г. Здравомыслов. Релятивистская теория наций
М. Кастельс. Становление общества сетевых структур
5.5. Порядок и кризис в либеральном обществе
М. Вебер. Понятие легитимного порядка
Типы легитимного порядка: условность и право
А. Турен. Действие, порядок, кризис, изменение
3. Бауман. Локальный порядок на фоне глобального хаоса
Раздел 6. Социетальные трансформации российского общества
6.1. Российская традиционализация
В.О. Ключевский. [Историческая социология]
СМ. Соловьев. Предисловие [Ход русской истории]
Внутреннее состояние русского общества в первый период его существования
В.О. Ключевский. [О сельской общине]
[О прикреплении крестьян]
Н.А. Добролюбов. Что такое обломовщина?
Н.В. Калачев. Артели древней и нынешней России
В.О. Ключевский. [Периоды русской истории]
6.2. Человек в трансформирующемся обществе
Н.Н. Козлова. Горизонты повседневности советской эпохи
В.Н. Шубкин. Человек биологический, социальный, духовный
Н.Ф. Наумова. Рецидивирующая модернизация как форма развития социальных систем
Ю.А. Левада. Координаты человека. К итогам изучения «человека советского»
Н.И. Лапин. Расхождения и возможные синтезы в динамике терминальных и инструментальных ценностей россиян
Л.А. Гордон, Э.В. Клопов. Основные типы противоречивых перемен
6.3. Векторы и механизм социетальной трансформации
Б.А. Грушин. Смена цивилизаций?
А.Г. Здравомыслов. Теория кризиса в российской социологической литературе
О.И. Шкаратан. Этакратизм и российская социетальная система
Т.И. Заславская. О социальном механизме посткоммунистических преобразований в России
6.4. Роль социологического знания в российской трансформации
В.А. Ядов. Некоторые социологические основания для предвидения будущего российского общества
Г.В. Осипов. Российская социология в XXI веке
Вместо заключения

1. Что нам обещает социология

В наши дни частная жизнь нередко представляется чередой ловушек. Люди чувствуют, что в повседневной жизни они не в состоянии справиться со своими бедами, и часто в этом абсолютно правы. Все то, о чем человек обычно знает непосредственно из опыта, все, что пытается делать, находится в пределах частной жизни; его представления и возможности ограничены узкими рамками работы, семьи, соседского окружения, за пределами которых за него действуют другие, а сам он остается простым зрителем. Но чем сильнее чувствуется, пусть даже смутно, приближение внешней угрозы со стороны чьих-то честолюбивых замыслов, тем сильнее становится ощущение западни.

За этим ощущением скрываются, казалось бы, независимые ни от чьей воли изменения, которые происходят в самой структуре обществ и охватывают целые континенты. Однако исторические факты суть еще и факты успехов и неудач отдельных людей. В период индустриализации общества крестьяне становятся рабочими, феодалы или теряют свое могущество, или превращаются в предпринимателей. Когда одни классы возникают, а другие сходят с исторической арены, люди получают работу, или оказываются не Удел; когда кривая инвестиций идет вверх или вниз, люди обретают новое дыхание или падают духом. Когда случаются войны, страховой агент получает в руки гранатомет, служащий магазина становится оператором радиолокационной установки; их жены живут без мужей, дети растут без отцов. Жизнь индивида и ход истории общества нельзя понять по отдельности, без постижения того и Другого вместе.

Однако люди обычно не объясняют испытываемые ими трудности историческими событиями или институциональными противоречиями, они не связывают личное благополучие с подъемами и кризисами в обществе. Редко отдавая себе отчет в существовании сложной связи между тем, как складывается их жизнь, и историческим процессом, простые люди обычно не знают, что от этой связи зависит и то, какими они станут завтра, и то, как будет делаться история, в которую они могли бы внести свою лепту. Большинство не обладает тем качеством ума, которое необходимо для осмысливания взаимосвязей между человеком и обществом, между биографией и историей, между отдельной личностью и целым миром. Люди не могут, стараясь улаживать свои личные неурядицы, контролировать стоящие за ними структурные трансформации.

Это и неудивительно. В какую еще эпоху столь значительные массы людей переживали невероятно стремительные и глубокие социальные потрясения? Если американцам неведомы катастрофические изменения, претерпеваемые людьми в других обществах, то этим они должны быть обязаны конкретным историческим обстоятельствам, которые очень быстро становятся "просто историей". Те или иные исторические события оказывают влияние на каждого человека. В течение жизни одного поколения Европа, вмещающая шестую часть человечества, бывшая некогда средоточием феодализма и отсталости, превратилась в развитую и грозную силу. С освобождением колоний от политической зависимости установились новые, завуалированные формы империализма.[В мире постоянно происходят революции, ибо люди оказываются зажаты в тиски новых типов власти. Возникают тоталитарные общества, одни из которых вскоре разваливаются, другие достигают сказочных успехов. После двухсот лет победоносного шествия капитализм доказал, что только он способен превратить общество в промышленную машину. Однако по истечении двух веков радужных надежд даже формальной демократией пользуется ничтожно малая часть человечества. Повсюду в развивающихся странах старый жизненный уклад рушится, и ранее смутные чаяния оформляются в насущные требования. В развитых странах орудия власти и насилия становятся тотальными по проникновению во все сферы жизни общества и бюрократическими по форме. Само человечество предстает перед нами сверхнацией, которая концентрирует на своих полюсах наиболее организованные и мощные силы для подготовки третьей мировой войны.

Скорость, с которой ныне история обретает новые формы, опережает способность человека ориентироваться в мире в соответствии с подлинными ценностями. Да и о каких ценностях можно говорить? Даже не впадая в панику, люди часто понимают, что старое мышление и мироощущение терпят крах, а новые веяния сомнительны в моральном отношении. Надо ли удивляться тому, что простые люди чувствуют себя беспомощными, столь неожиданно оказавшись перед необходимостью непосредственно иметь дело с более широкими социальными контекстами? Они не могут понять ни смысла современной исторической эпохи, ни того, какое влияние она оказывает на их собственную жизнь. Стремясь сохранить свою индивидуальность, они становятся морально бесчувственными и каждый пытается замкнуться в своей частной жизни. Надо ли удивляться тому, что ими овладевает чувство безысходности?

Люди нуждаются не только в информации - ибо в "эпоху факта" информация настолько поглощает их внимание, что они не успевают ее усваивать. Люди нуждаются не только в навыках здравого мышления, несмотря на то, что усилия, затрачиваемые на их приобретение, нередко истощают и без того скудные духовные силы.

Они нуждаются, и чувствуют это - в особом качестве ума, которое поможет пользоваться информацией и развивать мышление, чтобы достичь ясного понимания того, что происходит как в мире, так и с ними самими. Я намерен утверждать - надежды на развитие такого качества ума журналисты и гуманитарии, артисты и публика, ученые и издатели начинают возлагать на то, что можно назвать социологическим воображением.

Тот, кто обладает социологическим воображением, способен понимать, какое влияние оказывает действие исторических сил на внутреннее состояние и жизненный путь людей. Оно позволяет объяснять, как в бурном потоке повседневной жизни у людей часто формируется ложное сознание своих социальных позиций. В этом водовороте событий являет себя устройство современного общества, которое формирует психический склад людей. Также и личные трудности людей упираются в независимые от них проблемы, а равнодушие публики к отдельному индивиду проявляется в озабоченности лишь социально значимыми вопросами.

Первым результатом социологического воображения и первым уроком основанной на нем социальной науки является понимание того, что человек может постичь приобретенный жизненный опыт и выверить собственную судьбу только тогда, когда определит свое место в контексте данного времени, что он может узнать о своих жизненных шансах только тогда, когда поймет, каковы они у тех, кто находится в одинаковых с ним условиях. С одной стороны, это жуткий урок, с другой - замечательный. Нам неведомы пределы, человеческих возможностей в стремлении к покорению высот и к добровольному падению, к страданию и ликованию, к упоению жестокостью и к наслаждению игрой разума. Но в настоящее время мы узнали, что границы "человеческой натуры" пугающе широки, что каждый индивид от поколения к поколению проживает свою биографию в определенном обществе, в соответствующем историческом контексте. Самим фактом своего существования он вносит собственный, хотя и ничтожно малый, вклад в формирование общества, выбор направления его исторического развития, несмотря на то, что он сам является продуктом общества и конкретно-исторических общественных сил.

Социологическое воображение дает возможность постичь историю и обстоятельства отдельной человеческой жизни, а также понять их взаимосвязь внутри общества. В этом заключается задача, которую можно выполнить с его помощью. Принятие на себя такой задачи и осознание ее перспектив - характерная черта классической общественной мысли. Эта черта присуща и напыщенно многословному и скрупулезному Герберту Спенсеру, и изящно, но бескомпромиссно вскрывавшему язвы общества Эдварду Россу, Огюсту Конту и Эмилю Дюркгейму, замысловатому и проницательному Карлу Маннгейму. Ею отмечены все наиболее выдаю-" щиеся интеллектуальные достижения Карла Маркса, в ней источник блистательных ироничных прозрений Торстейна Веблена, многомерных конструкций реальности Йозефа Шумпетера, это основа психологической гибкости У. Лекки и, равным образом, необычайной глубины и ясности Макса Вебера. Эта черта присуща всем лучшим современным достижениям в области исследований человека и общества.

Ни одно социальное исследование, если оно не обращается к проблемам человеческой жизни, истории и их взаимодействию в обществе, не может выполнить стоящие перед авторами задачи. Какие бы специальные вопросы ни затрагивали классики общественной мысли, сколь бы узкой или, напротив, широкой ни была картина изучаемой ими социальной реальности, всякий, кто ясно осознал перспективы своей работы, вновь и вновь ставит перед собой три группы вопросов.

1. Что представляет собой структура изучаемого общества в целом? Каковы ее основные элементы и взаимоотношения между ними? Чем структура изучаемого общества отличается от других типов социального порядка? Какую роль играют те или иные особенности данной структуры в процессе ее воспроизводства и изменения?
2. Какое место занимает данное общество в человеческой истории? Каковы механизмы его изменения? Каковы его место и роль в развитии всего человечества? Какое влияние оказывает тот или иной элемент структуры изучаемого общества на соответствующую историческую эпоху и что в этом элементе, в свою очередь, обусловлено исторически? В чем заключается сущность конкретной исторической эпохи? В чем ее отличие от других эпох? Каковы характерные для нее способы "делания" истории?
3. Какие социальные типы преобладают в данном обществе и какие будут преобладать? Какой отбор они проходят и как формируются, как обретают свободу или подвергаются угнетению, становятся восприимчивыми или безразличными? Какие типы "человеческой натуры" раскрываются в социальном поведении и характере индивидов, живущих в определенном обществе в данную эпоху? И какое влияние оказывает на "человеческую натуру" каждая конкретная особенность исследуемого общества?

Именно такого рода вопросы ставили перед собой лучшие представители общественной мысли независимо оттого, являлись ли объектом интереса великое государство или узкое литературное течение, семья, тюрьма или религиозное движение. Подобные вопросы составляют интеллектуальный каркас классических исследований о поведении человека в обществе, их неизбежно задает каждый, кто обладает социологическим воображением. Ибо такое воображение дает возможность социологам переходить от одной Перспективы к другой, от политической к психологической, от рассмотрения отдельной семьи к сравнительному изучению государственных бюджетов разных стран, от воскресной школы к армейскому подразделению, от обследования отдельного предприятия к изучению современной поэзии. Социологическое воображение позволяет перейти от исследования независимых от воли отдельного индивида общих исторических изменений к самым сокровенным свойствам человеческой личности, а также видеть связь между ними. Использовать эту возможность нас побуждает постоянное стремление понять социально-историческое значение человека в таком конкретном обществе, которое обеспечивает ему проявление своих человеческих качеств и самое существование.

Короче говоря, посредством социологического воображения человек сегодня надеется понять, что происходит в мире и что происходит с ним самим - в точке пересечения биографии и истории общества. Самосознание современного человека, которому свойственно видеть себя по меньшей мере пришельцем, если не вечным странником, во многом обусловлено отчетливым представлением о социальной относительности и трансформирующей силе истории. Социологическое воображение является наиболее плодотворной формой такого самосознания. С его помощью у людей, чей кругозор ограничивается небогатым набором замкнутых траекторий движения, часто появляется неожиданное чувство, как будто они проснулись в доме, который до этого им лишь казался знакомым и родным. Верно это или нет, но они начинают понимать, что теперь они сами способны к правильным обобщениям, непротиворечивым оценкам и взвешенным суждениям. Прежние решения, некогда казавшиеся весомыми, теперь представляются безрассудными и невежественными умствованиями. В людях вновь оживает способность удивляться. Они обретают новый способ мышления, производят переоценку ценностей, короче говоря, их мысли и чувства способствуют осознанию культурной значимости социальных наук.

Пожалуй, наиболее важно, что социологическое воображение дает возможность различить понятия "личные трудности, связанные с внешней средой" и "общественные проблемы, обусловленные социальной структурой". Такой подход служит важнейшим фактором социологического воображения и отличительной чертой всех классических работ в области социальных наук.

Личные трудности определяются характером индивида и его непосредственными отношениями с другими; они касаются его "я" и тех ограниченных областей жизни общества, с которыми он лично знаком. Соответственно, осознание и преодоление этих трудностей, строго говоря, не выходят за рамки компетенции индивида как носителя конкретной биографии, а также за рамки непосредственной сферы его жизнедеятельности, то есть того социального окружения, которое определяется его личным опытом и до некоторой степени доступного его сознательному воздействию. Трудности - это частное дело: они возникают, когда индивид чувствует, что ценности, которых он придерживается, находятся под угрозой.

Общественные проблемы обычно касаются отношений, которые выходят за пределы непосредственного окружения индивида и его внутренней жизни. Такой выход необходим на уровень институциональной организации множества индивидуальных сред жизнедеятельности, а далее на более широкую структуру социально-исторической общности, которая, как целое, складывается из многообразного переплетения и взаимопроникновения индивидуальных сред жизнедеятельности и общественно-исторической макроструктуры. Общественные проблемы - называются общественными по-, тому, что при их возникновении под угрозой оказываются ценности, разделяемые различными слоями общества. Часто спорят о том, что же на самом деле представляют собой эти ценности и что именно им угрожает. Нередко спор оказывается беспредметным только потому, что, отличаясь по своей природе даже от самых распространенных личностных трудностей, общественные проблемы плохо поддаются определению в терминах непосредственного повседневного окружения простых людей. В действительности общественные проблемы часто связаны с кризисом институционального порядка, а также с тем, что марксисты называют "противоречиями" или "антагонизмами".

Рассмотрим с этой точки зрения безработицу. Когда в городе со стотысячным населением только один человек не имеет работы - это его личная проблема, для решения которой следует обратить внимание на характер, способности и непосредственные возможности данной личности. Но когда нация, обладающая пятидесятимиллионным трудоспособным населением, насчитывает пятнадцать миллионов безработных - это уже общественная проблема, и в этом случае мы не можем надеяться на ее решение в сфере возможностей, доступных каждому безработному в отдельности. Нарушена сама структура возможностей. Чтобы правильно сформулировать проблему и определить уровень ее возможных решений, надо принимать во внимание экономические и политические институты общества, а не только личные ситуации и особенности характера отдельно взятых индивидов.

Рассмотрим войну. Во время войны личные проблемы связаны с тем, что каждый решает, как выжить или геройски погибнуть, или сделать на ней деньги, или занять тепленькое и безопасное местечко в аппарате военного управления или содействовать завершению войны. Короче говоря, в соответствии со своей шкалой ценностей люди вписываются в особую конфигурацию индивидуальных сред обитания, чтобы там пережить войну или придать смысл своей смерти. Но для решения структурных проблем войны требуется выявление ее причин, изучение того, как и какого рода люди выдвигаются на командные посты, каково ее влияние на экономические, политические, семейные и религиозные институты, а также исследование международных отношений, в которых царят неорганизованность и безответственность.

Рассмотрим семью. Состоя в браке, мужчина и женщина могут испытывать личные трудности, но если за первые четыре года совместной жизни на каждую 1000 браков в среднем приходится 250 разводов, то это является индикатором структурной проблемы, решение которой коренится в самих институтах брака, семьи и других опирающихся на них социальных установлениях.

Или возьмем метрополис - жуткий и прекрасный, безобразный и великолепный большой город-спрут. Для многих представителей высшего класса личное решение "проблемы города" заключается в том, чтобы в самом сердце метрополиса иметь квартиру в доме с подземным гаражом, а за сорок миль от города - дом, построенный по проекту Генри Хилла, сад в стиле Гаррета Экбо*, разбитый на сотне акров собственной земли. Внутри этих двух сред обитания, контролируемых владельцами с помощью небольшого персонала и обслуживаемых собственным вертолетом, многие люди могли бы решить массу личных проблем, обусловленных "фактами" города. Однако сколь бы замечательным ни было это решение, оно отнюдь не снимает общественные проблемы, которые порождены городом как структурным фактом. Как следует преобразовывать это удивительное чудовищное создание? Разбить его на отдельные части, совместив место жительства с местом работы? Провести косметические улучшения, ничего не меняя по существу? Или эвакуировав население, взорвать старые города и выстроить новые на новом месте по новому плану? Каким должен быть этот план? И кому делать выбор, принимать решение и воплощать его в жизнь? Это проблемы структурного характера; при их постановке и решении нам нужно учитывать политические и экономические последствия, которые отразятся на несчетном количестве индивидуальных сред жизнедеятельности.

• * Г. Хилл и Г. Экбо - известные американские архитекторы и дизайнеры. - Прим. ред.

Пока экономика устроена так, что в ней происходят сбои, проблема безработицы не может иметь личностного решения. До тех пор, пока война будет неизбежным спутником системы национальных государств и неравномерного промышленного развития стран мира, простой человек в своей ограниченной индивидуальной среде жизнедеятельности - с психиатрической помощью или без нее - будет бессилен устранить трудности, которые эта система (или отсутствие системы) ему навязывает. До тех пор пока семья как социальный институт превращает женщин в милых рабынь, а мужей - в их повелителей или беспомощных иждивенцев, проблема брака не может быть удовлетворительно решена исключительно частным образом. До тех пор пока сверхразвитые мегаполисы со своими суперсовременными автомобилями будут составлять неотъемлемую часть самого развитого общества, проблемы городской жизни не разрешатся ни с помощью личной одаренности, ни благодаря частному достатку.

Как отмечалось выше, то, что мы переживаем в своих индивидуальных средахдеятельности, часто вызвано структурными изменениями в обществе. Поэтому, чтобы понять изменения, происходящие в отдельных индивидуальных "ячейках", необходимо выйти за их пределы. Тем более что количество и разнообразие структурных изменений растет, поскольку институты, внутри которых мы живем, все шире распространяют свое влияние и связь между ними становится все более тесной. Осознать идею социальной структуры и научиться адекватно применять ее - значит получить возможность прослеживать связи внутри величайшего многообразия индивидуальных сред жизнедеятельности. Уметь это делать - значит обладать социологическим воображением.

Каковы же главные проблемы нашего общества и какие основные трудности испытывают индивиды? Чтобы определить и те и другие, мы должны, исходя из характеристики основных тенденций современной эпохи, ответить на вопрос, какие ценности разделяются людьми, но находятся под угрозой, а какие сохраняются и поддерживаются. В обоих случаях необходимо выяснить, какие структурные противоречия могут скрываться за этими процессами".

Когда люди придерживаются неких ценностей и не чувствуют, что им что-либо угрожает, они находятся в состоянии благополучия. Когда люди разделяют определенные ценности, но чувствуют, что им угрожает опасность, они переживают кризис: либо как личные затруднения, либо как общественную проблему. А если людям кажется, что все ценности, которым они привержены, находятся под угрозой, их может охватить паника.

Но представим себе людей, которые не имеют ни одной общей ценности и не чувствуют никакой угрозы. Это состояние индифферентности, которое, распространившись на все их ценности, влечет за собой апатию. Представим, наконец, ситуацию, характеризующуюся отсутствием общих ценностей при остром осознании угрозы. Это состояние тревоги, беспокойства, которое, достигнув определенного порога, превращается в нераспознанную смертельную болезнь.

Мы как раз и переживаем время безразличия и тревоги, еще не оформившейся настолько, чтобы дать соответствующую работу разуму и свободу чувствам. Вместо того, чтобы определить наши беды в терминах ценностей и угрожающих им опасностей, мы часто лишь страдаем от смутной тревоги; нет четко сформулированных социальных проблем и на душе неспокойно от того, что все кругом как-то не так. А раз мы не осознаем, что нам дорого, и что именно угрожает нашим ценностям, не может быть и речи о принятии каких-то конкретных решений. Еще меньше оснований говорить о постановке проблем перед социальной наукой.

В тридцатые годы, за исключением находящихся в плену иллюзий определенных деловых кругов, мало кто сомневался в существовании экономических проблем, благодаря которым возникали личные трудности. Среди рассуждений о "кризисе капитализма" формулировки Маркса и его многочисленных непризнанных последователей, пожалуй, содержали наиболее верную трактовку этих проблем, и некоторые люди стали представлять свои личные трудности в марксистской терминологии. Стало ясно, что разделявшиеся всеми ценности оказались под угрозой структурных противоречий, которые также представлялись очевидными. И то и другое глубоко переживалось многими. Это вызывало политические действия.

Однако в послевоенную эпоху оказавшиеся под угрозой ценности многие перестали рассматривать как ценности и ощущать грозящую им опасность. Разнообразные личные тревоги почти не получали резонанса; социальные болезни и решения важных вопросов, имевших огромное значение для структуры общественных отношений, так и не становились предметом обсуждения широкой общественности. Для тех, кто по-прежнему признавал унаследованные от прошлого интеллектуальные ценности и свободу, сама тревога была личной, а безразличие - общественной проблемой. Состояние тревоги и безразличия стало отличительной чертой нашей эпохи.

Все это настолько поразительно, что исследователи часто говорят о принципиальном изменении характера проблем, нуждающихся в артикуляции. Мы постоянно слышим, что решение ключевых проблем нашей эпохи переместилось из внешней среды экономики и теперь связано с качеством жизни отдельного индивида, то есть с вопросом о том, как скоро наступит время, наиболее благоприятное для индивидуального развития личности. Не детский труд, а проблема комиксов, не бедность, а проблема массового досуга находятся теперь в центре внимания. Нередко кажется, что многие крупные общественные проблемы вместе с частными описываются как "психиатрические" вследствие трогательного желания социологов избавиться от обсуждения коренных проблем современного общества. Часто кажется, что такая постановка вопроса основывается на провинциальной ограниченности интереса истеблишмента исключительно к западному обществу или даже только к Соединенным Штатам. В этом случае игнорируется не только две трети человечества, но нередко произвольно отделяется жизнь индивида от институтов, в рамках которых она протекает, и которые иногда оставляют в ней более глубокий след, чем то непосредственное социальное окружение, в котором проходит детство человека.

Проблемы досуга, например, даже обсуждать не имеет смысла без рассмотрения проблем труда. Без учета бедственного положения, в котором очутилась семья по отношению к новейшим социальным институтам, невозможно проблематизировать беспокойство родителей о влиянии комиксов на детей. Ни досуг, ни его вредные формы нельзя понять как проблему, не учитывая, насколько социальные болезни и безразличие влияют на отношения между людьми и на климат современного американского общества в целом. В этом климате нельзя ни поставить, ни решить ни одной проблемы "частной жизни" без признания кризиса ценностей, охватившего трудовую деятельность людей в условиях экономической экспансии корпораций.

Верно, как об этом без устали говорят психоаналитики, что люди нередко испытывают "растущее ощущение, будто ими движут скрытые внутри них силы, которые они не способны определить". Но неверно утверждать, как это делает Эрнст Джонс, что "самый опасный враг человека - это его неуправляемая природа и загнанные внутрь темные силы". Напротив, "главная опасность для человека" кроется в неуправляемости сил современного общества с его порождающими отчуждение способами производства, тотальными методами политического господства, анархией в международных отношениях - одним словом, с глубокой трансформацией самой природы человека, условий его существования и жизненных целей.

В настоящее время первостепенная политическая и интеллектуальная задача обществоведа - в данном случае обе задачи совпадают - прояснить элементарные основания сегодняшних тревог людей и безразличия общества. Это главное требование, которое ставят перед ним другие работники сферы культуры - физики и лирики, интеллектуальное сообщество в целом. Думаю, что эти задачи делают социальные науки общим знаменателем нашей культурной эпохи, а социологическое воображение - самым необходимым сегодня качеством интеллекта.

В каждую интеллектуальную эпоху какой-то один стиль мышления стремится определять культурную жизнь. Правда, в наши дни определенные интеллектуальные увлечения ненадолго овладевают умами широкой публики, чтобы через год-два смениться новыми. Подобная восторженность может добавить живости культурным забавам, но едва ли способна оставить сколь-нибудь заметный след в духовной жизни общества, чего нельзя сказать о таких способах мышления, как "ньютоновская физика" или "дарвиновская биология". Каждый из этих интеллектуальных универсумов приобрел влияние, далеко выходящее за рамки узкой сферы идей и представлений. Пользуясь их языком, или производными от него, безвестные исследователи и модные комментаторы открывали новые перспективы, по-новому формулировали интересующие их проблемы.

На протяжении Нового времени физика и биология стали главным общим знаменателем и для серьезных размышлений, и для популярной метафизики в западных обществах. Метод лабораторного эксперимента стал общепринятой процедурой и критерием надежности интеллекта. В этом заключается идея общего интеллектуального знаменателя: в терминах эксперимента можно отстаивать свои самые сильные убеждения; рассуждения в иной терминологии и иных стилях мышления кажутся просто уходом от обсуждения и невежеством.

Разумеется, преобладание какого-то одного общего интеллектуального знаменателя не отрицает существование других стилей мышления и способов восприятия. Просто с его помощью общие интеллектуальные задачи могут быть наиболее четко формулированы и осмыслены, что если и не приведет крещению какой-либо проблемы, то по крайней мере укажет перспективный путь его поиска.

Думаю, что социологическое воображение становится главным общим знаменателем нашей культурной жизни и ее отличительным признаком. Это качество мышления, хотя и обнаруживается в социальных и психологических науках, выходит далеко за пределы этих дисциплин. Отдельные индивиды и широкая общественность в сфере культуры овладевают им медленно и часто наощупь; многие обществоведы лишены его напрочь. Они как будто не подозревают, что применение такого воображения является основным условием для наилучшего выполнения той работы, которую они могли бы делать; что без его развития и использования не удастся выполнить возложенную на них общекультурную миссию, возможность реализации которой коренится Э классических традициях общественно-научных дисциплин.

В то же время присущие социологическому воображению качества как в моральном плане, так и в отношении познания фактов социальной действительности регулярно востребуются литературной работе и для политического анализа. Эти качества трансформируются самыми разнообразными способами, став основными свойствами интеллектуальной деятельности и интерпретации процессов в области культуры. Ведущие литературные критики наряду с серьезными журналистами являют примеры этого, когда оценивают работу и тех и других. Популярная критика - как высокая, так и среднего и низкого ранга - во всяком случае сейчас, в одинаковой мере использует социологические и эстетические категории. Писатели-романисты, чьи серьезные книги воплощают наиболее распространенные концепции человеческой реальности, обычно обладают социологическим воображением и способствуют его распространению. С его помощью многие пытаются понять настоящее в контексте истории. Как только начинает осознаваться противоречивость представлений о "человеческой природе", возрастает потребность в творческом и более пристальном взгляде на рутинный социальный порядок и те катастрофические перемены, которые в наше время общественных волнений и идеологических конфликтов обнажают (и формируют) природу человека. Хотя мода обнаруживается в стремлении ей следовать, социологическое воображение не просто дань моде. Это особое качество мышления и интеллекта, которое, вероятно, обеспечивает наиболее наглядное представление о самых сокровенных областях нашего бытия в их связи с более широкой социальной действительностью. Это не просто одно из выработанных культурой свойств современного разума. Это именно то свойство, более широкое и искусное применение которого открывает возможность всем остальным качествам и фактически самому человеческому разуму играть более важную роль в жизни людей.

Культурное значение физики, старейшего общего знаменателя, все больше ставится под сомнение. Многие приходят к мысли, что физическая наука как стиль интеллектуальной деятельности в чем-то становится неадекватной. Издавна адекватность научного стиля мышления, чувствования, воображения и восприятия была предметом религиозных сомнений и теологических споров. Но наши ученые отцы и прадеды перебороли подобные религиозные представления. Сегодняшние сомнения - светские и гуманистические - часто затуманивают суть дела. Развитие физики в последние десятилетия, высшим технологическим достижением которой стало создание водородной бомбы и средств ее доставки в любую точку планеты, едва ли воспринимается как решение проблем, над которыми ломали головы поколения интеллектуалов и деятелей культуры. В этих достижениях справедливо видят результат узкоспециальных исследований, по недоразумению вызвавших у некоторых восхищение. Они не только не решили имеющихся глобальных проблем, но поставили еще больше новых, как интеллектуальных, так и моральных, почти целиком относящихся к социальной сфере, а не к естествознанию. Живущие в развитых странах люди понимают, что овладение природой, преодоление голода, холода и нищеты фактически осуществлены, и сейчас среди них крепнет убеждение, что наука, как основное средство овладения природой, утратила ориентиры, определенность целей и нуждается в переоценке.

Характерная для современности уважительная оценка науки долгое время ей только приписывалась, теперь же связанные с ней дух технологизма и инженерное воображение внушают скорее сомнение и страх, чем надежду на прогресс. Разумеется, наука не сводится к технике, но есть опасение, что она может целиком замкнуться на ней. Ощущаемая потребность произвести переоценку физики как науки отражает потребность в новом общекультурном знаменателе. Комплексной переоценке подвергается значение науки для человека, ее социальная роль, военное и коммерческое применение, политическая значимость. Научные достижения в области ядерных вооружений могут привести к "необходимости" мирового политического переустройства, но такая "необходимость" не может быть реализована именно физикой.

Многое из того, что выдавалось за "науку", теперь кажется сомнительным философствованием; во многом, что считалось "реальной наукой", сейчас видят лишь отражение беспорядочных фрагментов реальности, среди которых живут люди. Широко распространилось мнение, что люди науки больше не стремятся дать целостную картину реальности или выявить истинное предназначение судьбы человечества. Более того, многим наука представляется не столько творчеством и познанием мира, сколько гигантской машиной, управляемой экономистами и военными, приводимой в действие механиками, которые не только не воплощают науку как особый этос и способ постижения мира, но и не считают ее таковой. В то же время философы, выступающие от имени науки, часто превращают ее в "сциентизм", отождествляя ее опыт с человеческим опытом, и доказывая, что только с помощью научного метода можно решить жизненные проблемы. Учитывая это, многие деятели культуры начинают считать "науку" ложным и претенциозным мессией или по крайней мере весьма сомнительным элементом современной цивилизации.

Но, говоря словами Ч. П. Сноу, существуют "две культуры": научная и гуманистическая. Будь то история, драма, жизнеописание, поэзия или беллетристика, сущностью гуманистической культуры была и остается литература. Однако сегодня распространяется мнение, будто серьезная литература во многих отношениях стала второстепенным видом искусства. Если это и верно, то причина заключается не только в появлении массового потребителя культуры, укреплении средств массовых коммуникаций и всего того, что оказывает влияние на производство серьезной литературы. Причину следует искать в исторических особенностях нашего времени, а также в громадной потребности мыслящих людей постичь эти особенности.

Какая книга, статья или картина сравнится с исторической реальностью и фактами современной политической жизни? Может ли изображение ада вселить больший страх, чем эпизоды войн XX века? Какие обличения в безнравственности соизмеримы с моральным бесчувствием людей, осуществляющих первоначальное накопление капитала? Люди стремятся познать социальную и историческую реальность, но часто не находят в современной литературе адекватных инструментов познания. Они жаждут фактов, ищут их смысл, хотят иметь достоверную "широкую панораму" происходящего, на фоне которой можно понять самих себя. Они также готовы получить ценностные ориентиры, соответствующее мироощущение, эмоциональный настрой и готовые выражения для объяснения своих поступков. Но отыскать все это в современной литературе непросто. Важно не то, можно ли найти в литературе ответы на волнующие многих вопросы, а то, что люди часто их не находят.

В прошлом литераторы выступали в качестве критиков и историков, писали очерки об Англии, рассказывали о путешествиях в Америку. Они пытались охарактеризовать те или иные общества в целом, раскрыть их нравственный смысл. Живи А. де Токвиль или И. Тэн в наше время, стали ли бы они социологами? Задавая подобный вопрос о Тэне, обозреватель лондонской газеты "Таймс" (См. Times Literary Supplement . 1957. 15 November .) делает вывод: "Тэн всегда смотрел на человека прежде всего как на социальное животное, а на общество - как на скопление групп людей: он мог подмечать мельчайшие детали, был неутомимым наблюдателем и обладал качеством... особенно ценным для понимания связи между социальными феноменами, - гибкостью мышления. Он слишком интересовался настоящим, чтобы быть историком, был слишком теоретичным, чтобы пробовать себя в качестве писателя, и придавал слишком большое значение литературным произведениям как культурным документам эпохи или страны, чтобы добиваться славы критика... Его труд об английской литературе, посвященный не столько самой литературе, сколько морали английского общества, стал выразителем его позитивизма. Он прежде всего социальный теоретик".

То, что Тэн остался "литератором", а не обществоведом, пожалуй, свидетельствует об одержимости социальной науки XIX века кропотливым поиском "законов", в определенной степени сравнимых с теми, которые, как полагали тогда, уже найдены естествоиспытателями. В обществе, не имеющем адекватной социальной науки, критики и писатели, драматурги и поэты становятся главными, если не единственными, выразителями не только личных, но и общественных тревог. Именно искусство часто отображает подобные чувства и фокусируется на них - в лучших своих образцах ярко и образно, однако без той интеллектуальной ясности, какая необходима для понимания их причин и способов смягчения. Искусство не формирует и не может влиять на чувства так, чтобы личные и общественные проблемы представали в виде задачи, которую люди должны немедленно решать, если хотят преодолеть тревогу и безразличие вместе с таящимися за ними бедами. На самом деле художник редко пытается это сделать. Более того, серьезный художник мучается сам и вправе рассчитывать на некоторую интеллектуальную и культурную помощь со стороны социальных наук, обогащенных социологическим воображением.

В своей книге я намерен раскрыть значение социальных наук для решения стоящих в наше время задач развития культуры. Я бы хотел подробно рассмотреть преимущества, которые сулит нам распространение социологического воображения, показать, какие следствия оно может иметь в политической и культурной жизни, и, может быть, подсказать, что требуется для его использования. Чтобы осуществить поставленные задачи, я должен прояснить природу социальных наук, показать, как они применяются в наши дни и дать краткую характеристику их современного состояния в Соединенных Штатах 1 .

• 1 Здесь нужно заметить, что слово "обществоведение" (" the social studies ") для меня более предпочтительно, чем "социальные науки" (" social sciences "), и не потому, что я не люблю ученых-естественников (напротив, они мне очень импонируют), а потому, что слово "наука" приобрело огромный престиж и весьма неопределенное значение. Мне не хотелось бы покушаться на завоеванный ею престиж или еще более размывать значение слова "наука", употребляя его как философскую метафору. Но я подозреваю, что если бы я писал об "обществоведении", читатель мог бы подумать, что я имею в виду только чиновников высшей школы, ассоциации с которыми из всего того, что составляет систему обучения, мне бы хотелось избежать. Употреблять сочетание "поведенческие науки" просто невозможно, ибо оно было изобретено, я полагаю, как пропагандистский инструмент для выколачивания денег на социальные исследования из руководителей фондов и конгрессменов, которые пугали "Социальные науки" с "социализмом". Наиболее подходящее определение должно включать историю (и психологию - в той мере, в какой она имеет отношение к человеческим существам) и иметь максимально недискуссионное содержание, поскольку мы должны, рассуждая, использовать термины, а не бороться за них. Пожалуй, термин "гуманитарные дисциплины" мог бы удовлетворить этому требованию. Я все же надеюсь, что не введу своих читателей в заблуждение, если буду использовать общепринятый стандартный термин "социальные науки".

И еще одно замечание. Я надеюсь, что мои коллеги благожелательно примут термин "социологическое воображение". Политологи, прочтя эту рукопись, говорили о "политическом воображении", антропологи - об "антропологическом" и так далее. Термин, вынесенный в название книги, менее значим, чем идея, которая, надеюсь, прояснится в ходе изложения. Применяя его, я, конечно, не свожу социологию только к учебной дисциплине. О многом из того, что я вкладываю в это понятие, писали отнюдь не социологи. В Англии, например, социология как учебная дисциплина по сей день занимает несколько маргинальное положение, в то время как в английской журналистике, художественной литературе и прежде всего в исторической науке социологическое воображение получило мощное развитие. Сходная ситуация во Франции. Отсутствие междисциплинарных границ и смелость французской послевоенной мысли проистекают из внимания последней к социологическим параметрам человеческой судьбы в наше время. Тем не менее я использую понятие "социологическое воображение" потому, что, во-первых, всякий кулик свое болото хвалит, а я, к добру или к худу, - социолог; во-вторых, я искренне полагаю, что на протяжении истории общественное сознание с большим постоянством и живостью выражалось социологами-классиками, чем представителями других социальных наук; в-третьих, поскольку я собираюсь критически рассмотреть некоторые социологические школы, для обозначения своей позиции мне необходим некий термин, на котором я мог бы основывать свои аргументы.

Разумеется, в любой момент исторического развития "социальные науки" впитывают результаты деятельности тех, кого по праву считают обществоведами. Однако это не означает, что все они занимаются одним и тем же. На самом деле эти ученые исследуют совершенно разные предметы. Кроме того, социальные науки включают в свой оборот и то, что сделали обществоведы прошлого, хотя свои построения они основывали на разных традициях. Надеюсь, ясно, что, рассуждая о том, "что обещают нам социальные науки", я руководствуюсь собственными представлениями.

Ныне среди обществоведов широко распространена озабоченность, как интеллектуального, так и морального плана, вызванная неуверенностью в том, в правильном ли направлении ведутся исследования. Думаю, эта озабоченность, усугубляемая другими неблагоприятными тенденциями, проистекает из общего болезненного состояния современной интеллектуальной жизни. Вместе с тем, эта озабоченность наиболее остро ощущается именно обществоведами ввиду еще недавно ожидавшейся от них существенной отдачи и самой природой исследуемого предмета и настоятельной необходимостью что-либо сделать для решения актуальных проблем сегодняшнего дня.

Не все разделяют это беспокойство, но сам факт, что его многие игнорируют, порождает еще большее беспокойство людей, у которых хватает честности признать претенциозную посредственность большинства предпринимаемых ныне усилий. Я искренне надеюсь стимулировать эту озабоченность, вскрыть некоторые ее источники, постараться обратить ее в специфическую настоятельную потребность реализовать возлагаемые на социальные науки надежды, прояснить основания для новых начинаний, короче говоря, указать некоторые очередные задачи и доступные средства выполнения той работы, которую необходимо сделать в настоящее время. Нельзя сказать, что концепция общественной науки, которой я придерживаюсь, переживает подъем. Моя позиция противостоит взгляду на общественную науку как на набор бюрократических процедур, которые опутали социальное познание своими "методологическими" претензиями, переполняют его схоластическими концепциями и опошляют мелкотемьем, не имеющим отношения к общественно значимым проблемам. Эти путы, схоластичность и пошлость ввели обществоведение в кризисное состояние и не содержат даже намека на пути выхода из него.

Одни ученые ратуют за организацию "узкопрофильных исследовательских команд", другие - за приоритет исследователей-одиночек. Одни затрачивают массу энергии на усовершенствование исследовательских методов и процедур, другие думают о необходимости реабилитировать старых мэтров с их забытыми способами гуманитарных исследований. Одни следуют в своей работе жесткому набору механических процедур, другие стремятся развить и использовать социологическое воображение. Одни, заразившись крайним формализмом чистой теории, разлагают и синтезируют понятия в такой манере, которая другим кажется чудачеством, а те, в свою очередь, берутся за разработку терминов только тогда, когда ясно видят, что они расширят границы познания и* осмысления предмета исследования. Одни ограничиваются изучением мелкомасштабных сфер социальной жизни в надежде на "восхождение" к более крупным структурам, другие тщательно изучают социальные структуры, в которых пытаются "разместить" мельчайшие сферы человеческой жизнедеятельности. Одни, пренебрегая сравнительными исследованиями, занимаются синхронным изучением какой-либо одной общности в конкретной стране, другие, целиком следуя сравнительному методу, непосредственно изучают социальные структуры разных стран мира. Одни ограничиваются скрупулезным установлением связи между сиюминутными событиями, другие занимаются проблемами, которые, возможно, дадут о себе знать лишь в отдаленной исторической перспективе. Одни организуют свою работу строго в соответствии с делением на учебные факультеты, другие, черпая сведения из всех отраслей, специализируются на определенной теме или проблеме, нимало не заботясь о том, к компетенции какой академической дисциплины относятся их работы. Одни сопоставляют многообразные факты истории, личных биографий и целых обществ, другие этого не делают.

Эти и многие другие контрасты предпочтений могут не исключать друг друга, хотя в пылу кулуарных баталий и ленивой неуязвимости специализаций их нередко принимают за подлинные противоположности. Здесь я даю лишь предварительные формулировки и намерен вернуться к ним в конце книги. К тому времени я надеюсь обнаружить собственные предпочтения и предубеждения, ибо полагаю, что критику нужно выражать открыто. Но, несмотря на свое особое мнение, я попытаюсь установить культурное и политическое значение общественной науки. Мои пристрастия являются, разумеется, такими же субъективными, как и те, которые я собираюсь критиковать. Пусть тот, кто не разделяет Моих пристрастий, отвергнет их и таким образом выразит и признает свои собственные столь же вразумительно, как это намерен сделать я. Тем самым моральный аспект обществоведения - общественная значимость социальных наук - получит свое признание, что даст возможность для его обсуждения. Это будет способствовать повышению самосознания, которое является необходимым предварительным условием объективности общественной науки как научной дисциплины.

Короче говоря, я считаю, что классический социальный анализ составляет определенный комплекс традиций, которые могут быть осмыслены и использованы, а его существенной особенностью является связь с конкретно-историческими социальными структурами. Исследуемые с его помощью явления имеют прямое отношение к требующим безотлагательного решения проблемам общества и человека. Кроме того, я считаю, что, несмотря на наличие серьезных препятствий на пути развития этой традиции как в самих социальных науках, так и в соответствующих образовательных и политических установлениях, определенные качества интеллекта, конституирующие ее, постепенно становятся общим знаменателем культурной жизни в целом и что потребность в них, пусть еще смутно и через обманчивую многоликость, начинает осознаваться.

Многие из тех, кто работает в области общественных наук, особенно в Америке, к моему удивлению, отказываются принимать брошенный им вызов. Одни фактически отрекаются от выполнения присущих социальному анализу интеллектуальных и политических задач; другие без тени сомнения просто не готовы к той роли, для которой они предназначены. Иногда кажется, что они едва ли не сознательно прикрываются старыми уловками и выдумывают новые отговорки. И все же, несмотря на отказ, внимание интеллектуалов и широкой общественности сейчас столь явно обращено к многообразию социальных миров, которое они изучают, что нельзя не согласиться с тем, что перед ними возникла уникальная возможность новых открытий. В реализации этой возможности раскрывается интеллектуальное предназначение социальных наук, культурное значение социологического воображения и политическое значение общество - и человековедения.

Мне, как социологу, довольно неловко осознавать, что все печально известные интеллектуальные направления (возможно, за исключением одного), которые я собираюсь критически рассмотреть в следующих главах, принято относить к "области социологии", хотя скрытое в них отречение от политических и культурных задач безусловно присуще и каждодневной научной деятельности представителей других социальных наук. Как бы ни обстояло дело в политологии и антропологии, исторической и экономической науках, очевидно, что в Соединенных Штатах именно то, что понимается под социологией, стало сегодня центром осмысления социальных наук. Именно социологи усиленно разрабатывают методы исследования и именно они обнаруживают живейший интерес к "общей теории". Поистине замечательно разнообразие интеллектуальных направлений, внесших свой вклад в развитие социологической традиции. Интерпретировать это разнообразие как единую традицию само по себе дерзость. Многие, наверно, согласятся, что все, чем занимаются сегодня социологи, более или менее укладывается в одно из трех направлений, искажение каждого из которых заводит в тупик.

Первое направление ведет к теоретическому осмыслению истории. У О. Конта, например, как и у К. Маркса и М. Вебера, социология представляет собой попытку энциклопедически охватить всю целостность общественной жизни человека. В то же время она является исторической и систематической дисциплиной: исторической, поскольку изучает и использует факты прошлого, а систематической, потому что, занимаясь историей, пытается выделить "стадии" исторического процесса и повторяющиеся явления социальной жизни.

Теорию исторического процесса легко превратить в трансисторическое прокрустово ложе для многообразия фактов человеческой истории, из которого рождаются пророчества (обычно мрачные) относительно будущего. Сочинения Арнольда Тойнби и Освальда Шпенглера - хорошо известные тому примеры.

ч Направление второе ведет к систематической теории "природы человека и общества". Например, начиная с трудов формалистов, в частности Г. Зиммеля и Л. фон Визе, в социологии стали Разрабатываться концепции, с помощью которых можно было бы классифицировать все социальные отношения и проникать в существо их предполагаемых ин вариантных свойств. Короче говоря, "этому направлению на высоком уровне обобщения свойственно статичное и абстрактное представление о компонентах социальной структуры.

В этом случае отказ от истории можно рассматривать как реакцию на искажения, допущенные первым направлением, однако систематическая теория о сущности человека и общества также легко может превратиться в доведенный до совершенства бесплодный формализм, где основное внимание уделяется умножению понятий и бесконечному манипулированию ими. У сторонников этого направления, которое я буду называть "Высокой теорией", понятия по существу заменяют действительность. Работы Толкотта Парсонса - наиболее характерный пример систематической теории в современной американской социологии.

Направление третье - эмпирические исследования социальных фактов и проблем. Несмотря на то, что примерно до 1914 г. столпами американской социальной науки оставались О. Конт и Г. Спенсер, а также на сильное влияние немецкой теоретической традиции, в Соединенных Штатах очень рано ведущее положение заняли эмпирические исследования. Отчасти это явилось результатом более ранней академической институциализации экономики и политической науки. При этом социология, которой отводилось изучение особой сферы общества, среди социальных наук быстро превратилась в своего рода разнорабочего, взяв на себя всевозможные исследования, за которые не брались представители "солидных" дисциплин: исследования города и семьи, расовых и этнических отношений и, конечно, "малых групп". Как мы увидим впоследствии, получившаяся в результате смесь преобразовалась в своеобразный стиль мышления, который я буду называть "либеральным практицизмом".

Изучение современного положения дел легко может обернуться нагромождением не связанных между собой и часто малозначимых фактов о локальных сферах человеческой деятельности. Это доказывают многие разработанные в Америке учебные курсы по социологии, но, пожалуй, наилучшим примером могут служить учебные пособия по проблемам социальной дезорганизации. В то же время, социологи хотят быть специалистами по методике исследования едва ли не всего, что происходит в обществе, и именно они подняли разработку методов на уровень методологии. Многие работы Джорджа Ландберга, Сэмюэля Стауффера, Стьюарта Додда, Пола Лазарсфельда являются примерами этого направления. Склонность заниматься мелочами и культивирование метода ради самого метода хорошо совмещаются, хотя и не всегда идут рука об руку.

Особенности современного состояния социологии можно трактовать как результат искажения одного или нескольких из перечисленных традиционных направлений. Однако и то, что на социологические исследования возлагаются большие надежды, также находит объяснение в русле названных направлений. В настоящее время в Соединенных Штатах происходит нечто вроде эллинистического соединения разнородных элементов и целевых установок, взятых из социологии различных западных обществ. Если от такого изобилия социологических подходов представители других общественных наук начнут проявлять нетерпение, а социологи в ответ постараются всюду поспеть со своими "исследованиями", то они рискуют выпустить из рук бесценное наследие прошлых поколений. Однако такое положение дел заключает в себе и определенные возможности, поскольку в социологической традиции наилучшим образом представлена перспектива дальнейшего развития социальных наук в целом и некоторых уже имеющихся достижений. Невозможно в нескольких словах описать все, что может дать изучение традиционных направлений социологии, но любой ученый, взявший на вооружение накопленные знания, будет щедро вознагражден. Овладение этими знаниями поможет открыть новые ориентиры для конкретной работы на ниве социальных наук.

К вопросу о том, какие перспективы открывают перед нами социальные науки, я вернусь (в главах 7 - 10) после того, как подробно рассмотрю некоторые из наиболее распространенных заблуждений социологов (в главах 2 - 6).

7. Человеческое многообразие

После того как я уделил довольно много внимания критике преобладающих в обществоведении направлений, хочу обратиться к более позитивным - даже программным - идеям, касающимся перспектив этой науки. Если общественная наука пребывает в состоянии неопределенности, то нужно извлечь из этого пользу, а не оплакивать ее. Наука может быть больна, но признание этого факта следует понимать как требование поставить диагноз и даже как признак приближающегося выздоровления.

Собственно говоря, общественная наука занимается изучением человеческого многообразия, включающего все социальные миры, в которых жил, живет и мог бы жить человек. В эти миры входят и первобытные сообщества, которые, насколько мы знаем, мало изменились за тысячу лет, и могущественные державы, которые, как это неоднократно бывало, в одночасье терпели крах. Византия и Европа, классический Китай и античный Рим, Лос-Анжелес и империя древнего Перу - все миры, которые когда-либо знало человечество, предстоят перед нашим взором, открытые для изучения.

Среди этих миров - и свободные сельские поселения, и группы давления, и подростковые банды, и нефтяники из племени Навахо, военно-воздушные силы, предназначенные для того, чтобы стереть с лица земли городские кварталы площадью в сотни тысяч квадратных миль, наряды полицейских на перекрестках, кружки близких друзей, собравшаяся в аудитории публика, преступные синдикаты, толпы людей, заполнившие однажды вечером улицы и площади крупнейших городов, дети индейского племени Хопи, Работорговцы в Аравии, политические партии в Германии, социальные классы в Польше, меннонитские школы, душевнобольные в Тибете, всемирная сеть радиовещания. Люди разных рас и национальностей составляют публику, наполняющую залы кинотеатров, и в то же время они сегрегированы друг от друга. Они счастливы в браке и одновременно одержимы незатухающей ненавистью. Тысячи самых разных занятий существуют в торговле и промышленности, в государственных учреждениях, в различных местностях, в странах величиной чуть ли не с континент. Каждый день заключается миллион мелких сделок, и повсюду возникает столько "малых групп", что никто не в силах их сосчитать.

Человеческое многообразие проявляется также в разнообразии отдельных индивидов; социологическое воображение помогает изучить и понять его. В этом воображении индийский брамин середины 1850 г. располагается рядом с фермером-первопроходцем из Иллинойса; английский джентльмен XVIII века - рядом с австралийским аборигеном и китайским крестьянином, жившим 100 лет назад, с современным политиком из Боливии и французским рыцарем-феодалом, с объявившей в 1914г. голодовку английской суфражисткой, голливудской звездой и римским патрицием. Писать о "человеке" значит писать обо всех этих мужчинах и женщинах - о Гете и живущей по соседству девчонке.

Обществовед пытается упорядочить факты и понять человеческое многообразие. Возникает вопрос, возможно ли упорядочение и не является ли переживаемая общественными науками смута неизбежным отражением самого объекта, который пытаются изучать обществоведы? Мой ответ таков: возможно, многообразие не такое уж "беспорядочное", каким может показаться из простого перечисления малой его части; может быть, даже не такое беспорядочное, каким его часто представляют в учебных курсах колледжей и университетов. Порядок, так же как и беспорядок, зависит от "точки зрения": для достижения упорядоченного понимания людей и обществ необходим целый комплекс критериев, которые были бы достаточно простыми, чтобы понимание вообще было возможным, и достаточно разносторонними, чтобы охватить всю сферу человеческого многообразия. Вот такую точку зрения общественная наука непрестанно отстаивает.

Конечно, в обществоведении любая точка зрения базируется на определенных позициях. Непременным условием решения кардинальных проблем общественных наук, о которых я упоминал в первой главе, является изучение биографий, истории и их взаимопересечения внутри социальных структур. Чтобы исследовать эти проблемы и увидеть все человеческое многообразие, ученый должен постоянно находиться на уровне исторической реальности и учитывать, какими смыслами ее наделяют конкретные мужчины и женщины. Наша цель состоит именно в том, чтобы определить реальные процессы в обществе и раскрыть те смыслы, которые придают им конкретные люди. На основе этих смыслов формируется проблематика классической общественной науки, а, следовательно, в ней структурные проблемы общества перекрещиваются с трудностями повседневной жизни. Поэтому нам необходимо стремиться к исчерпывающему сравнительному анализу всех социальных структур в мировой истории, в прошлом и настоящем. Для этого необходимо отбирать сферы жизнедеятельности микроуровня и изучать их в терминах макросоциальных конкретно-исторических структур. Целесообразно избегать произвольной специализации учебных факультетов; исследователь должен ориентироваться на избранную тему и, точнее говоря, проблему, опираясь при этом на идеи, эмпирические материалы и методы изучения человека как творца на исторической сцене.

Если посмотреть на обществоведение с исторической точки зрения, можно заметить, что ученые с наибольшим вниманием относились к политическим и экономическим институтам, при этом довольно тщательно изучались военные, семейные, религиозные и просветительские учреждения. Такая классификация институтов в соответствии с объективно выполняемыми ими функциями обманчиво проста, хотя и удобна. Если мы поймем, как эти институты связаны друг с другом, то выясним социальную структуру общества. Ибо под термином "социальная структура" обычно понимают именно комбинацию институтов, расклассифицированных в соответствии с выполняемыми ими функциями. Социальная структура как таковая представляет собой довольно сложный объект, с которым работает обществовед. Соответственно, наиболее всеохватывающей целью социологии является анализ социальной структуры любого из многообразных обществ, в его отдельных компонентах и в его целостности. Сам термин "социальная структура" Имеет множество различных определений и, кроме того, для обозначения одного и того же понятия употребляются различные термины. Но если постоянно иметь в виду различие между сферами Повседневной жизнедеятельности и структурой общества, а также не забывать о понятии "института", можно всегда распознать признаки социальной структуры там, где она есть.

В наше время социальные структуры обычно организованы под властью политического государства. В терминах власти самой сложной и объемной единицей социальной структуры является национальное государство. Национальное государство является сейчас доминирующей формой общества в мире и, в качестве таковой главным фактором в жизни каждого человека. Национальное государство разделяет и объединяет - в разной степени и разными способами - "цивилизации" и материки. Его протяженность и уровень развития - ключи к пониманию современной всемирной истории. Современное национальное государство имеет политические и военные, культурные и экономические рычаги принятия решений и осуществления власти. Все институты и сферы повседневной жизни большинства людей теперь организованы в то или иное национальное государство.

Конечно, обществоведы не всегда изучают социальную структуру нации в целом. Суть в том, что национальное государство является тем каркасом, в рамках которого они чаще всего чувствуют потребность сформулировать проблемы самых мелких и самых крупных социальных групп. Другие социальные "единицы" чаще всего понимаются как "донациональные" или "постнациональные". Разумеется, различные национальные сообщества могут "принадлежать" к одной "цивилизации", это обычно означает приверженность их религиозных институтов к той или иной мировой религии. Исходя из фактических различий между "цивилизациями", можно наметить пути для сравнения национальных государств между собой. Но, учитывая, как понятие "цивилизация" используется такими авторами, как, скажем, Арнольд Тойнби, оно представляется слишком расплывчатым и неточным, чтобы служить основной единицей анализа, то есть задавать "поле для исследования" в общественных науках.

Выбирая в качестве исходной единицы анализа национально-государственную социальную структуру, мы допускаем приемлемый уровень обобщения, то есть тот, который позволяет избежать ухода от задач исследования и, вместе с тем, рассмотреть те структурные силы, чье влияние на многие мелочи жизни и трудности в человеческом поведении сегодня очевидны. Более того, выбор национально-государственных структур дает возможность непосредственно поднимать главнейшие социальные проблемы, вызывающие озабоченность общественности. Ибо именно на этом уровне, к добру или к худу, концентрируются наиболее эффективные средства власти, действующие как внутри государства, так и в межгосударственных отношениях, а, следовательно, оказывающие существенное влияние на ход исторического процесса.

Не подлежит сомнению, что не все национальные государства в равной степени влияют на ход истории. Некоторые из них столь малы и зависимы от других, что происходящее в них можно понять, только изучая Великие державы. Это - техническая проблема целесообразной классификации объектов - наций - и их сравнительного изучения. Верно также, что все национальные государства взаимодействуют, и некоторые из них тяготеют друг к другу в силу традиционно сходных условий развития. Но это свойственно любым объектам социального исследования. Более того, особенно после первой мировой войны, все способные к самостоятельности национальные государства все более и более становятся самодостаточными.

Многие экономисты и политологи считают естественным, что главным объектом их изучения является национальное государство: даже если они касаются "мировой экономики" и "международных отношений", им приходится непосредственно иметь дело с конкретными государствами. Ввиду специфики объекта и своей традиционной практики антропологи исследуют "целостность" общества или "культуры" и, обращаясь к изучению современных обществ, пытаются, с большим или меньшим успехом, понять нации как целостности. Но социологи, или, точнее, исследователи-техники, которые сегодня не усвоили концепцию социальной структуры, считают нацию чрезмерно масштабным и потому сомнительным объектом. По всей видимости, это объясняется ориентацией на "собирание данных", что Дешевле осуществить, имея дело с объектами микроуровня. А это значит, что объект выбирается исходя не из потребностей изучения конкретной проблемы; напротив, и проблема, и объект определяются выбором метода.

В каком-то смысле эта книга направлена против такого подхода. Думаю, что, занявшись всерьез какой-то общественно значимой проблемой, большинство обществоведов обнаружат, что гораздо труднее сформулировать ее относительно какого-нибудь менее масштабного объекта, чем национальное государство. Это относится к изучению стратификации и экономической политики, общественного мнения и природы политической власти, труда и досуга - даже проблемы муниципального управления нельзя адекватно сформулировать без всестороннего их анализа в общенациональном контексте. Таким образом, национальное государство зарекомендовало себя в качестве эмпирической данности, с которой удобно иметь дело и которая доступна каждому, кто имеет опыт работы в области общественных наук.

Идея рассматривать социальную структуру как ключевую единицу исследований исторически теснейшим образом связана с социологией, классическими ее выразителями были именно социологи. Традиционным объектом и социологии, и антропологии является все общество в целом, или, как его называют антропологи, "культура". Специфически "социологическим" элементом изучения любой отдельной черты общества было постоянное стремление соотнести эту черту с другими с тем, чтобы достичь понимания целого. Как я уже отмечал, социологическое воображение в значительной своей части является результатом усилий осуществить эту цель. Но в настоящее время подобный взгляд и соответствующая практика ни в коем случае не свойственны только социологам и антропологам. То, что являло собой перспективное направление в этих дисциплинах, превратилось в непоследовательные попытки осуществить это намерение в общественных науках в целом.

Мне не кажется, что культурная антропология, в своей классической традиции и в развитии современных направлений, чем-то принципиально отличается от социологического исследования. В те времена, когда современные общества практически не обследовались, антропологам приходилось собирать материалы о до-письменных народах в труднодоступных местностях. Другие общественные науки, особенно история, демография и политическая наука, с самого своего зарождения основывались на документальных материалах, накопленных в письменную эпоху. Это обстоятельство и привело к разделению дисциплин. Но сейчас всякого рода "эмпирические обследования" проводятся во всех общественных науках; фактически, их техника наиболее полно разрабатывалась психологами и социологами в связи с историей обществ. В последние годы антропологи также включились в изучение развитых сообществ и даже национальных государств; в свою очередь социологи и экономисты взялись за изучение "неразвитых народов". В настоящее время ни особенности метода, ни границы объекта исследования по существу не отделяют антропологию от экономики и социологии.

Экономические и политические науки большей частью связаны с отдельными институциональными сферами социальной структуры. В большей степени экономисты, в меньшей - политологи рассуждают о "хозяйстве" и "государстве", развивая "классические теории", сохраняющие свое влияние на многие поколения ученых. Одним словом, экономисты создают модели, тогда как политологи (вместе с социологами) их построению по традиции уделяют меньше внимания. Создать классическую теорию - значит разработать систему понятий и исходных предположений, из которых следуют выводы и обобщения. Последние, в свою очередь, сравниваются с различными эмпирическими заключениями. При выполнении этих задач понятия, процедуры и даже вопросы, по крайней мере неявно, кодифицируются.

Все это вроде бы прекрасно. Однако, прежде всего в экономике, а потом уже в политологии и социологии значение формальных моделей государства и экономики, имеющих строгие, непрозрачные границы, умаляют две тенденции: 1) экономический и политический прогресс развивающихся стран и 2) появление характерных для XX века форм "политической экономии", в одно и то же время тоталитарных и формально демократических. Послевоенный период был одновременно и разрушительным, и плодотворным для встревоженных экономистов-теоретиков и, фактически, для всех обществоведов, достойных этого звания.

В любой чисто экономической "теории цен" можно достичь логической строгости, но не эмпирической адекватности. Для построения такой теории необходимо знать, как осуществляется руководство институтами бизнеса, как руководители этих институтов принимают решения по вопросам их внутренней деятельности и отношений с другими институтами; нужно с психологической точки зрения изучить ожидания, касающиеся затрат, в частности, на заработную плату; знать последствия противозаконного установления фиксированных цен картелями мелких торговцев, к лидерам которых необходимо относиться с должным пониманием и т. д. Точно также, чтобы понять степень заинтересованности участников экономического процесса, часто необходимо знать об официальном и межличностном взаимодействии банкиров и правительственных чиновников, равно как и о безличных экономических механизмах.

Полагаю, что в общественных науках, преимущественное внимание исследователей медленно, но верно смещается к сравнительному анализу. Сравнительные исследования, как теоретические, так и эмпирические, являются сегодня наиболее перспективным направлением; такую работу лучше всего проводить в рамках объединенной общественной науки.

По мере развития каждой из общественных наук, их взаимодействие с другими науками усиливается. Предметом экономики, как и при ее возникновении, снова становится "политическая экономия", которая все больше используется для изучения части целостной социальной структуры. Это характерно и для экономиста Джона К. Гэлбрейта, и в неменьшей степени для политологов Роберта Даля и Дэвида Трумэна. В работе Гэлбрейта о современной структуре американского капитализма фактически представлена такая же социологическая теория политической экономии, как во взглядах Шумпетера на капитализм и демократию или в идеях Эрла Лэтэма о политике групп. Гарольда Лассуэлла, Дэвида Рис-мена и Габриэля Элмонда можно в равной степени считать социологами, психологами и политологами. Они, работая в рамках этих дисциплин, выходят за их пределы. Это свойственно всем ученым, ибо, когда овладеваешь какой-либо одной дисциплиной, тебя влечет вторгнуться в область других наук, то есть работать в классической традиции. Конечно, социологи могут специализироваться на одной из институциональных систем, но как только схватываешь сущность одной системы, одновременно приходит понимание ее места внутри совокупной социальной структуры и, следователь-до, ее отношения к другим институциональным системам. Ибо становится ясно, что в значительной степени именно из этих отношений складывается сама реальность.

Разумеется, не следует думать, что, имея дело с огромным разнообразием социальной жизни, обществоведы рационально распределяют свое внимание между дисциплинами. Во-первых, каждая из них развивалась самостоятельно, реагируя на специфические запросы и условия; ни одна из них не развивалась как часть какого-то единого плана. Во-вторых, конечно, есть множество разногласий относительно взаимоотношений между различными дисциплинами, а также по поводу разумной степени специализации. Однако сегодня многие недооценивают, что все эти разногласия могут рассматриваться скорее как факты академической жизни, чем трудности на пути познания. Даже как явления академической жизни эти разногласия, по-моему, сегодня часто преодолеваются сами собой, перерастают сами себя.

В интеллектуальном плане, главную особенность сегодняшней ситуации в науке составляет размывание границ; концепции переливаются из одной дисциплины в другую с возрастающей легкостью. Известно несколько примечательных случаев, когда карьера специалиста основывалась почти исключительно на искусном владении терминологией одной отрасли знания и ее ловком применении к традиционной области другой дисциплины. Специализация в науке есть и будет, но не обязательно в рамках более или менее случайно прочерченных границ между известными сейчас ее отраслями. Специализация, скорее, будет осуществляться в границах проблем, для решения которых потребуется интеллектуальное оснащение, традиционно относящееся к разным дисциплинам. Все больше и больше появляется концепций и методов, которые используются всеми обществоведами.

Формирование каждой общественной науки осуществляется в х оде внутренних процессов развития определенного интеллектуального стиля; кроме того, каждая наука испытывает на себе существенное влияние институциональных "случайностей", что ясно Проявилось в различиях, характерных для формирования каждой науки в ведущих странах Запада. Терпимость или безразличие со стороны представителей уже учрежденных дисциплин, включая философию, историю и другие гуманитарные науки, часто сопутствовали возникновению таких дисциплин, как социология, экономика, антропология, политология и психология. Фактически в некоторых высших учебных заведениях наличие или отсутствие факультетов общественных наук зависит от субъективного отношения к ним. Например, в Оксфорде и Кембридже нет "факультетов социологии".

Опасность слишком серьезного отношения к "департаментализации" общественных наук заключается в предположении, что каждый из экономических, политических и других социальных институтов представляет собой автономную систему. Разумеется, как я уже говорил, это предположение использовали и используют для конструирования "аналитических моделей", которые на самом деле часто бывают очень полезны. Обобщенные и замороженные в виде факультетов высшей школы, классические модели "государственного устройства" и "экономики", возможно, действительно отражают ситуацию в Великобритании начала XIX века и, особенно, в Соединенных Штатах. В самом деле, историю экономических и политических наук как специальностей следует, до некоторой степени, интерпретировать в контексте того исторического периода развития современного Запада, в течение которого каждый институциональный порядок провозглашался автономной сферой. Но совершенно очевидно, что модель, представляющая общество в виде конгломерата автономных институциональных систем, не является единственно возможной для общественных наук. Мы не можем ограничиться типологией в качестве основания для всеобщего разделения интеллектуального труда. Осознание этого является одним из толчков к нынешнему объединению социальных наук. Очень активно происходит слияние некоторых политологических дисциплин с экономическими, культурной антропологии с историей, социологии, по крайней мере, с одним из основных разделов психологии как в деле подготовки учебных курсов, так и в проектировании идеальных моделей исследований.

Интеллектуальные проблемы, возникающие благодаря единству социальных наук, главным образом, связаны с отношениями институциональных систем - политической и экономической, военной и религиозной, семейной и образовательной - в данных обществах и в конкретные периоды времени. Это, как я уже говорил, - важные проблемы. Многие практические трудности взаимоотношений различных социальных наук связаны с планированием учебной деятельности и академической карьеры, с терминологической путаницей и сложившимися рынками труда для выпускников по каждой специальности. Одним из наиболее серьезных препятствий на пути к совместной работе в сфере общественных наук является то, что для каждой дисциплины пишутся отдельные вводные курсы. Именно в учебниках чаще, чем в любом другом виде интеллектуальной продукции, происходят интеграции или дробления "областей знания". Менее подходящее поле для этого трудно представить. Но оптовые продавцы учебников имеют весьма реальную заинтересованность в производстве подобных книг. Наряду с интеграцией, придуманной в учебниках, попытки интегрировать общественные науки предпринимаются, скорее, в области концепций и методов, чем в рамках проблем и предмета исследований. Соответственно, различия между "отраслями" основываются не на выделении реальных проблемных областей, а на идеальных "Понятиях". Эти понятия тем не менее трудно преодолеть, и я не знаю, будет ли это сделано. Но, как мне кажется, сейчас есть шанс, что тенденции определенных структурных изменений в развитии академических дисциплин со временем преодолеют сопротивление тех, кто, глубоко окопавшись, с завидным упорством до сих пор отстаивает свою узкоспециализированную ячейку.

В то же время, несомненно, что многие обществоведы осознают, что в "своей собственной дисциплине" они могут гораздо лучше реализовывать поставленные цели в том случае, если открыто признают общие задачи, служащие ориентиром для общественной науки. Сейчас у каждого ученого имеются все возможности, чтобы игнорировать "случайности" в развитии своих факультетов, выбирать и формировать круг собственных занятий, не слишком заботясь о том, к какому факультету он принадлежит. Когда ученый Приходит к подлинному осознанию каких-либо серьезных проблем и у него появляется горячая заинтересованность в их решении, он часто вынужден овладевать представлениями и методами, которым было суждено сформироваться в другой дисциплине. "И какая общественно-научная специальность с точки зрения перспектив познания не будет казаться ему закрытым миром. Кроме того, он понимает, что фактически занимается общественной наукой, а не какой-то одной из них и, что совершенно не имеет значения, какую конкретную область социальной жизни ему интереснее всего изучать.

Часто утверждают, что, обладая подлинными энциклопедическими знаниями, невозможно избежать дилетантизма. Я не знаю так ли это, но если это так, разве мы не можем хотя бы что-нибудь почерпнуть из энциклопедизма? Действительно, практически невозможно овладеть всеми данными, концепциями, методами каждой дисциплины. Более того, попытки "интегрировать общественные науки" при помощи "концептуального перевода" или представления подробных данных обычно оказываются полным вздором; это относится к большей части того, что содержится в "общих" университетских курсах по "социальным наукам". Однако такое владение предметом, такой перевод, такое представление данных и такие учебные курсы не имеют отношения к тому, что подразумевается под "единством общественных наук".

А подразумевается следующее. Постановка и решение любой значительной проблемы нашего времени требует подбора материала, концепций и методов не из одной, а из нескольких дисциплин. Обществоведу не обязательно "владеть всей отраслью науки", достаточно знакомства с ее данными и подходами, чтобы использовать их при разработке тех проблем, которыми он непосредственно занимается. Именно по содержанию проблем, а не по междисциплинарным границам должна проходить научная специализация. И именно это, как мне кажется, сейчас и происходит.