Недалеко от Москвы, всего в 32 км по Киевскому шоссе, есть интересное место: Усадьба Петровское-Алабино Роскошное. В прошлом - поместье (последняя четверть XVIII в.) Н. А. Демидова переживает времена полного забвения.
Н. А. Демидов был внуком тульского кузнеца Никиты Демидова, отличившегося изготовлением русских ружей. Пётр I во время шведской войны сделал Демидова поставщиком оружия, в 1701 г. дал ему заводы и земли под Тулой, в 1702 г. - заводы на Урале с правом приписывать к ним крестьян. Так было положено основание колоссальным богатствам фамилии Демидовых.
Усадебный комплекс был построен по проекту знаменитого архитектора Матвея Казакова, в стиле классицизма. Кирпичный двухэтажный дом (1776-1780 гг.), украшенный пилястрами, усилиями природы и человека обращён в руины. В прошлом это помпезное здание имело четыре одинаковых фасада, с двухколонными портиками с балконами у дверей - окон верхнего этажа. Завешался дом невысоким барабаном с куполом, вершину которого венчала статуя Аполлона. На парадной лестнице красовались чугунные сфинксы - продукция Демидовских заводов. Из четырёх флигелей, окружающих дом, по настоящему сохранился лишь один (в нём размещено отделение сбербанка). Въезд в усадьбу обозначен полуразрушенными обелисками.
Следует заметить, что упадок усадьбы начался ещё с 50-х гг. XIX в., когда Петровское-Алабино купили Мещерские, не сумевшие должным образом оценить всё художественное значение своего владения. Cейчас в одном из флигелей живут потомки древнего рода и своими силами пытаются восстановить
усадьбу. Накануне того, как судебные приставы должны были в третий раз попытаться выселить семью князей Мещерских из флигеля в их родовой усадьбе, одно из информационных агентств распространило сообщение, что княжеская семья в знак протеста готовит акт самосожжения.
В самом Петровском заслуживают внимания Церковь Петра Митрополита с престолами Покрова Богородицы и св. Никиты, и отдельно стоящая колокольня так же авторства Казакова (1785-1786 гг.). Квадратный в плане нижний ярус колокольни украшен портиками дорического ордера без фронтонов. Над ним возвышается цилиндрический ярус звона на высоком цоколе. Проёмы звонницы - арочные. Ярус завершён небольшим куполом с ложными люкарнами и увенчан сквозным барабаном с осью креста. В 1930 - х гг. храм был закрыт и переоборудован в гражданское здание, а колокольня сохранилась в первозданном виде. Пристроенная к ней в 1858 году тёплая Покровская церковь так же пострадала в годы лихолетья, но была вновь открыта в 1990 - х гг. Сейчас храм отреставрирован и действует.
К территории усадьбы примыкает сосново-еловый парк. Прекрасное место для прогулок.
1.Яйца взбиваем с 100 граммами сахара, чтоб сахар растворился.
2.150г молока и 100 г сахара подогреваем, постоянно перемешивая, пока сахар не растворится
3.Молоко выливаем в яйца, добавляем муку, какао 2ст. ложки, разрыхлитель. Все хорошенько перемешиваем, чтобы не было комочков
4.Форму смазываем сливочным маслом, выливаем туда тесто и отправляем в духовку на 170-180 градусов минут на 30. Время зависит от духовки. Готовность проверяем деревянной палочкой.
5.Достаем корж из духовки, даем немного остыть.
6.Делаем крем. Для этого сметану 350 грамм хорошенько взбиваем с сахаром 150 грамм.
7.Готовим помадку. Для этого в сотейник кладем сметану 50 грамм, сахар 100 грамм и какао 4 ст. ложки. На среднем огне, постоянно перемешивая, доводим до кипения. Добавляем сливочное масло 70 грамм, перемешиваем и ставим, чтоб помадка чуть остыла (она тогда станет гуще и не будет стекать с торта).
8 Корж разрезаем на 2 части. Верхнюю часть режем на небольшие кусочки. Кусочки коржа обмакиваем в крем и выкладываем горкой на нижнюю его часть. Поливаем сверху помадкой.
Отправляем вхолодильник минимум на 4 часа, а лучше на ночь!
Сверху можно посыпать чем вашей душе угодно, например орехами или кокосовой стружкой.
Дополнение:
Если корж получился очень толстым, то его можно разрезать на три части. Верхнюю часть как и в рецепте разрезать на небольшие кусочки. Нижнюю часть промазать кремом и выложить на неё среднюю часть. Крем можно использовать такой же как и в рецепте, а можно и сливочный.
Сливочный крем с какао
Сливки жирностью 33-35% - 500 мл
Сахарная пудра - 60 гр
Какао-порошок - 30 гр
1.Просеять сахарную пудру через сито. Следом повторить то же самое с какао.
2. Венчиком тщательно смешать пудру и какао.
3. Сливки перелить в чашу миксера, взбивать в течение 1-2 минут до загустения, регулируя обороты миксера (минимум-максимум).
4. Далее добавить сухие ингредиенты. Взбивать на низкой скорости 20-30 секунд, затем на высокой - 2-3 минуты до пышных мягких пик. В процессе желательно 1-2 раза приостановить работу миксера и лопаткой провести по стенкам емкости, чтобы не осталось ненужных комочков.
Готовый шоколадный крем прекрасно держит форму, имеет приятный оттенок, а вкус - сама нежность. Легкий, не приторный он тает во рту, вызывая в сознание светлые и воздушные ассоциации.
Хорошо, что Паша не владеет телепатией, подумал Кравцов. А вот Натали… Говорят, что такие вещи женщины понимают без слова и жестов, по флуктуациям мужского биополя…
Застолье тем временем приближалось к логическому концу. Козырь поднялся, собрал на поднос излишки закусок, добавил непочатую бутылку (как отметил Кравцов, с самым малоградусным содержимым). Сказал, направляясь к двери:
– Снесу ребятам, пусть и они отпразднуют…
Наташка едва заметно поморщилась. Встретив Кравцова, она после первых приветствий сказала примерно с таким же, как сейчас, выражением лица:
– У нас в семействе прибавление…
«Прибавлением» оказались двое плечистых охранников, демонстративно державших поясные кобуры на виду, под распахнутыми пиджаками. Правда, чересчур гориллообразными они не выглядели. У одного было даже вполне интеллигентное лицо. Напоминал он студента университета, на досуге – чисто как хобби, без ущерба занятиям – увлекающегося вольной борьбой. Надо понимать, при выборе этой парочки внешние данные сыграли для Пашки не последнюю роль. Но Натали не оценила его стараний. Она понятия не имела об истинной судьбе «убежавшего» Чака, о подозрениях и догадках Кравцова и Паши. И злилась на непонятно зачем притащенный в Спасовку конвой… Впрочем, чтобы заметить следы этой злости, надо было очень внимательно всматриваться. Ум Наташи не уступал красоте – ни тогда, ни теперь.
Пашка вышел. Они остались вдвоем. Кравцов не знал, что сказать.
Наверное, в рассказах о шестом женском чувстве есть доля истины. Возможно, что-то такое Наташка ощутила… И не стала продолжать звучавший легко и непринужденно (втроем!) разговор об их юных годах. Но и повиснуть неловкому молчанию не дала. Задала беспроигрышный вопрос – о творческих планах Кравцова.
Чем вывела его из слегка обалдевшего состояния, возникшего от осознания того, что юношеская влюбленность пятнадцать лет провела в тщательно замаскированной засаде, чтобы нанести удар в самый негаданный момент.
Творческие планы у Кравцова, честно говоря, пока не оформились. Не успел составить – слишком недавно вернулась сама возможность писать. Зато имелся другой план.
Почему бы, собственно, не начать с нее? – подумал он. Как источник информации, Наташка не хуже любого иного, коренная спасовка. Заодно не будет лезть всякая дурь в голову…
– Задумал большой роман, – сказал Кравцов непринужденно (так, по крайней мере, ему самому казалось). – Нечто в духе Стивена Кинга, но с поправкой на российскую действительность. Почему в каком-нибудь крохотном городишке штата Мэн может существовать изнаночная жизнь – мистическая, загадочная, страшная, а в нашем селе – нет? В общем, сейчас собираю материалы обо всяких страшилках и пугалках из сельской жизни. Обо всем таинственном и необъяснимом… Ты никаких подобных историй не помнишь? Местных, оригинальных, спасовских?
– Страшилки… – медленно повторила она. – Знаешь, когда Светка Лузина – помнишь, подругами мы были? – сидит на седьмом месяце, ждет четвертого, а старшие трое растут в обносках и впроголодь, и в день получки ее муж приходит без копейки денег, но с канистрой бодяжного спирта, и Светка с горя к той канистре плотно прикладывается… – вот это действительно страшно. На этом фоне какой-нибудь оживший покойник – чушь и ерунда.
На «чушь и ерунду» Кравцов слегка обиделся.
– Я пишу про оживших покойников, – сказал он, – именно для того, чтобы немного отвлечь от действительно мерзкого. Потому что все понимают: игра, не всерьез, понарошку…
Она обиду уловила – мгновенно.
– Извини, я не про твои романы… Они действительно увлекают, интересно написаны, Паша мне давал. Но ничего таинственного и необъяснимого мне как-то не вспоминается. Разве что Чертова Плешка…
Из глубин памяти Кравцова тут же всплыло это, слышанное в детстве, название. Но подробностей он не помнил. Знал только, что «плешкой» здесь зовут не лишенную волос часть черепа, но место, где по каким-то причинам ничего из земли не растет или растет очень плохо. Встречаются такие места порой в еловых или смешанных лесах – на земле лишь слой опавших листьев или хвои, ни травинки, ни былинки, даже грибов не бывает. И на полях случается: на каком-то участке точно так же сеют, как и на остальной площади, – а не вырастает ничего. Одно слово – плешка.
Наташка рассказала, что в детстве часто бывала у родственников в Антропшино – одна ветвь семейства Архиповых жила там. Порой приходилось возвращаться затемно. Не одной, чаще всего с подругами. Ну и пугали друг друга по пути страшилками о Чертовой Плешке. Дескать, если пересекать ночью долину Славянки – из Спасовки в Антропшино или обратно – можно совершенно непредсказуемо попасть на такое место, где ничего не растет и где ориентация абсолютно теряется. Местность горизонтально-ровная, не понять, вверх или вниз идешь по склону. Всегда при этом на землю опускается ночной туман – ни звезд, ни светящихся вдали окон домов не видно. Никаких ориентиров. И люди там пропадают. Рассказывают – в легендах – об этом путники, заспорившие с пропавшими о правильном пути – и разошедшиеся с ними. Спасшиеся, проплутав всю ночь, обычно обнаруживали себя на рассвете в двух шагах от спасовских или антропшинских огородов. Спутники их исчезали навсегда – никто и никогда их больше не видел, даже мертвыми. В общем, история вполне подходящая для ночной дороги, – заставляет шагать быстрее и внимательнее присматриваться к смутно видимым ориентирам.
Вернувшийся с пустым подносом Козырь услышал окончание рассказа жены и внес в него свою лепту. Оказывается, во многих вариантах легенды фигурирует нечто белое и движущееся. То смутно видимая в тумане белая лошадь, куда-то бредущая. То белый автомобиль, тоже смутно и издалека видимый, бесшумно и медленно куда-то катящий. Причем – характерный штрих – навсегда исчезали как раз те люди, которые устремлялись по направлению, указанному этими белыми проводниками. Ушедшие в другую сторону находили в конце концов дорогу.
Как выяснилось, жарить вальдшнепов Наташка Архипова умела замечательно. То есть, конечно, лишь Кравцов ее мысленно именовал по-прежнему, а на деле она давно уже стала не Архипова, но Ермакова, – в деревне как-то не принято, выходя замуж, сохранять девичью фамилию.
Впрочем, на ее кулинарных талантах смена анкетных данных никак не отразилась. Вальдшнепы оказались – под аппетитнейшей золотистой корочкой – мягкими, сочными, буквально тающими во рту, никакого сравнения с напичканными комбикормами и гормональными ускорителями роста бройлерными цыплятами.
Жаль только, что бройлеры выигрывали это заочное соревнование по единственному параметру – по размерам. В результате гвоздь меню исчез с тарелок почти с той же скоростью, с какой улетали живые вальдшнепы после неудачных выстрелов Кравцова и Пашки.
– Метче стрелять надо, – улыбнулась Наташка, глядя, как мужчины обгладывают последние косточки.
– Это все Кравцов, эколог несчастный, – наябедничал Пашка, разливая остатки «Рыцарского замка» – рейнского вина, идеально, по его мнению, сочетающегося с российской дичью. – Специально ведь мазал – красивые, дескать, слишком…
– И правильно, – снова улыбнулась Наташка. – Сережке и Андрюшке, когда вырастут, ты по воронам в парке стрелять предложишь?
Упомянутые Ермаковы-младшие были представлены гостю и получили от него в подарок книжки с дарственной надписью автора – хотя мать заметила, что кравцовские триллеры читать им рановато. Сейчас отпрыски уже спали, вечер стоял поздний. Застолье старые приятели продолжали втроем.
– Так что пусть птицы пока полетают, ребят подождут, – продолжала Наташка. – У нас и без того есть что на стол поставить. – Стол, действительно, ломился от изобилия закусок.
Кравцов же, за всеми тостами и беспорядочными воспоминаниями минувших дней, внезапно понял – спустя пятнадцать лет – странную вещь: оказывается, он тогда был влюблен в Наташку Архипову. Вот так. Наверное, нельзя было быть с ней знакомым и не влюбиться хоть капельку. Как теперь понял Кравцов-взрослый, юный Ленька в те годы не просто ничем не выдал своих чувств, но и сам себе не отдавал в них отчета. Надо думать, срабатывал некий внутренний тормоз: это девушка Динамита . Ныне, вероятно, такое препятствие его бы не остановило, но тогда… А вот Пашка-Козырь…
Кравцов резко оборвал мысль. Смутное чувство – что от трагедии, разыгравшейся между Сашком, Динамитом и Наташей, выиграл лишь Козырь – оснований подозревать в чем-то старого друга не давало.
Наташка осталась той же красавицей. Пожалуй, на вкус Кравцова, стала еще привлекательнее. Исчезли девичья порывистость и совсем легкая, пришедшая из детства угловатость, Наташка чуть-чуть располнела и сейчас являла собой тот тип русской красоты, от которой теряли голову поэты и художники российского золотого века…
И писатели, товарищ Кравцов, и писатели, добавил он мысленно.
Это казалось чудом. Ему часто приходилось наблюдать внезапную метаморфозу, столь характерную для сельских женщин: как вчерашняя бойкая девчонка, первой из сверстниц выскочив замуж и родив ребенка, буквально на глазах превращается в бесформенно-целлюлитную матрону, – что особенно заметно на фоне ее подружек, чуть повременивших с замужеством.
И – все вернулось. Только вместо девушки Динамита перед ним была жена Пашки-Козыря…
Хорошо, что Паша не владеет телепатией, подумал Кравцов. А вот Натали… Говорят, что такие вещи женщины понимают без слова и жестов, по флуктуациям мужского биополя…
Застолье тем временем приближалось к логическому концу. Козырь поднялся, собрал на поднос излишки закусок, добавил непочатую бутылку (как отметил Кравцов, с самым малоградусным содержимым). Сказал, направляясь к двери:
– Снесу ребятам, пусть и они отпразднуют…
Наташка едва заметно поморщилась. Встретив Кравцова, она после первых приветствий сказала примерно с таким же, как сейчас, выражением лица:
– У нас в семействе прибавление…
«Прибавлением» оказались двое плечистых охранников, демонстративно державших поясные кобуры на виду, под распахнутыми пиджаками. Правда, чересчур гориллообразными они не выглядели. У одного было даже вполне интеллигентное лицо. Напоминал он студента университета, на досуге – чисто как хобби, без ущерба занятиям – увлекающегося вольной борьбой. Надо понимать, при выборе этой парочки внешние данные сыграли для Пашки не последнюю роль. Но Натали не оценила его стараний. Она понятия не имела об истинной судьбе «убежавшего» Чака, о подозрениях и догадках Кравцова и Паши. И злилась на непонятно зачем притащенный в Спасовку конвой… Впрочем, чтобы заметить следы этой злости, надо было очень внимательно всматриваться. Ум Наташи не уступал красоте – ни тогда, ни теперь.
Пашка вышел. Они остались вдвоем. Кравцов не знал, что сказать.
Наверное, в рассказах о шестом женском чувстве есть доля истины. Возможно, что-то такое Наташка ощутила… И не стала продолжать звучавший легко и непринужденно (втроем!) разговор об их юных годах. Но и повиснуть неловкому молчанию не дала. Задала беспроигрышный вопрос – о творческих планах Кравцова.
Чем вывела его из слегка обалдевшего состояния, возникшего от осознания того, что юношеская влюбленность пятнадцать лет провела в тщательно замаскированной засаде, чтобы нанести удар в самый негаданный момент.
Творческие планы у Кравцова, честно говоря, пока не оформились. Не успел составить – слишком недавно вернулась сама возможность писать. Зато имелся другой план.
Почему бы, собственно, не начать с нее? – подумал он. Как источник информации, Наташка не хуже любого иного, коренная спасовка. Заодно не будет лезть всякая дурь в голову…
– Задумал большой роман, – сказал Кравцов непринужденно (так, по крайней мере, ему самому казалось). – Нечто в духе Стивена Кинга, но с поправкой на российскую действительность. Почему в каком-нибудь крохотном городишке штата Мэн может существовать изнаночная жизнь – мистическая, загадочная, страшная, а в нашем селе – нет? В общем, сейчас собираю материалы обо всяких страшилках и пугалках из сельской жизни. Обо всем таинственном и необъяснимом… Ты никаких подобных историй не помнишь? Местных, оригинальных, спасовских?
– Страшилки… – медленно повторила она. – Знаешь, когда Светка Лузина – помнишь, подругами мы были? – сидит на седьмом месяце, ждет четвертого, а старшие трое растут в обносках и впроголодь, и в день получки ее муж приходит без копейки денег, но с канистрой бодяжного спирта, и Светка с горя к той канистре плотно прикладывается… – вот это действительно страшно. На этом фоне какой-нибудь оживший покойник – чушь и ерунда.
На «чушь и ерунду» Кравцов слегка обиделся.
– Я пишу про оживших покойников, – сказал он, – именно для того, чтобы немного отвлечь от действительно мерзкого. Потому что все понимают: игра, не всерьез, понарошку…
Она обиду уловила – мгновенно.
– Извини, я не про твои романы… Они действительно увлекают, интересно написаны, Паша мне давал. Но ничего таинственного и необъяснимого мне как-то не вспоминается. Разве что Чертова Плешка…
Из глубин памяти Кравцова тут же всплыло это, слышанное в детстве, название. Но подробностей он не помнил. Знал только, что «плешкой» здесь зовут не лишенную волос часть черепа, но место, где по каким-то причинам ничего из земли не растет или растет очень плохо. Встречаются такие места порой в еловых или смешанных лесах – на земле лишь слой опавших листьев или хвои, ни травинки, ни былинки, даже грибов не бывает. И на полях случается: на каком-то участке точно так же сеют, как и на остальной площади, – а не вырастает ничего. Одно слово – плешка.
Наташка рассказала, что в детстве часто бывала у родственников в Антропшино – одна ветвь семейства Архиповых жила там. Порой приходилось возвращаться затемно. Не одной, чаще всего с подругами. Ну и пугали друг друга по пути страшилками о Чертовой Плешке. Дескать, если пересекать ночью долину Славянки – из Спасовки в Антропшино или обратно – можно совершенно непредсказуемо попасть на такое место, где ничего не растет и где ориентация абсолютно теряется. Местность горизонтально-ровная, не понять, вверх или вниз идешь по склону. Всегда при этом на землю опускается ночной туман – ни звезд, ни светящихся вдали окон домов не видно. Никаких ориентиров. И люди там пропадают. Рассказывают – в легендах – об этом путники, заспорившие с пропавшими о правильном пути – и разошедшиеся с ними. Спасшиеся, проплутав всю ночь, обычно обнаруживали себя на рассвете в двух шагах от спасовских или антропшинских огородов. Спутники их исчезали навсегда – никто и никогда их больше не видел, даже мертвыми. В общем, история вполне подходящая для ночной дороги, – заставляет шагать быстрее и внимательнее присматриваться к смутно видимым ориентирам.
Вернувшийся с пустым подносом Козырь услышал окончание рассказа жены и внес в него свою лепту. Оказывается, во многих вариантах легенды фигурирует нечто белое и движущееся. То смутно видимая в тумане белая лошадь, куда-то бредущая. То белый автомобиль, тоже смутно и издалека видимый, бесшумно и медленно куда-то катящий. Причем – характерный штрих – навсегда исчезали как раз те люди, которые устремлялись по направлению, указанному этими белыми проводниками. Ушедшие в другую сторону находили в конце концов дорогу.
Кравцову показалось, что на протяжении рассказа мужа Наташа хочет что-то сказать – но не говорит.
– Ты только не прими это за намек: мол, пора и честь знать. Посидим еще, мы и десятой доли всего друг другу не рассказали…
Когда он вышел с большой связкой ключей, Наташа проводила его удивленным взглядом. Очевидно, в загородном доме Ермаковых так тщательно запираться не было принято. Тем более в присутствии двух охранников.
Потом она сказала – как-то неуверенно, словно уже говоря, все еще сомневалась – стоит ли:
– Знаешь, Паша тебе не все рассказал… Дело в том, что однажды… В общем, мы тоже… Шли из Антропшино, от Архиповых, водила Пашу знакомиться перед свадьбой… Вроде тропа сто раз хоженная – но заплутали. Не знаю уж, на Чертову Плешку угодили или нет – трава росла, но коротенькая, как свежескошенная… Но едва ли там косить бы кто стал – кочка на кочке. Идем, идем, туман вокруг, вроде и прямо держаться стараемся, а все равно кружим. Лошадей, правда, белых не встречали. Машин тоже.
Кравцов заинтересовался. Это уже не десятый пересказ, где основу трудно отличить от фантастических наслоений.
– И как выбрались? Так до рассвета и кружили?
Она ответила еще более неуверенно:
– Нет… Я от девчонок слышала, что если парень с девушкой… ну, с действительно девушкой, то можно… А мы еще… И раньше я… В общем, первый раз мы – там .
– Помогло?
– Не знаю. Плохо помню, как потом шли… Но дома оказались задолго до рассвета, потому что…
Вернулся Козырь, и она на полуслове сменила тему, заговорив громче:
– Ты ведь еще фотографий наших не видел! Никаких, с самой свадьбы! Ермаков, доставай… А вы, господин писатель, пожалуйте сюда, на диван…
Кравцову – впервые за вечер – послышались в ее голосе легкие нотки фальши. А может, ему просто хотелось их услышать.
